Спирт.
Спирт перешел улицу и, пройдя пару сотен метров, нырнул во двор своего дома. В тихий и чуть обветшалый двор, П-образно закрытый серыми панельками от улицы. Со стороны горки донеслись визги и детский смех. Еще до Нового Года отцы — молодые и не очень — собрались вместе и отлили своим чадам горку. Стояли лютые морозы, но мужчины и парни работали, не покладая рук. Им было куда возвращаться. Домой — к запахам куриных котлет и вареной картошки (рассыпчатая, зараза!), к перебранкам детей и жен, к уюту и теплу.
Он нырнул в подъезд и плотно прикрыл за собой дверь; чуть перекошенная в проеме, та, не будучи закрытой, начинала хлопать на ветру алюминиевой оковкой. Разрисованные стены с облупившейся краской, жеваный линолеум на полу лифта, желтелые лампы, не освещающие ничего, кроме себя самих. Дом. Здесь слишком многое напоминало о семье. Надо будет съехать отсюда. Тени прошлого слишком сильны, и едва ли с ними можно как-то совладать.
Спирт снял обувь, повалился на кушетку и уже прикрыл глаза, как вдруг мобильник завибрировал. Вытащив его из кармана, он не глядя втопил зеленую кнопку и поднес к уху. Работа могла появиться когда угодно.
— Да?
Но это оказалась не работа.
— Ой. Привет. Не думала, что ты ответишь.
Спирт опешил. Это была Аня. Вернее, Анна Алексеевна — с его Аней Анна Алексеевна ничего общего не имела. Впрочем, ждать, пока он придет в себя, девушка не собиралась:
— Андрюш, не сбрасывай, выслушай меня, пожалуйста.
Просительные нотки. Она умела играть и принимать нужную личину в нужный момент времени — Спирт это понимал хорошо. Но сейчас... Это было странно даже для нее; не могла Аня так играть, если он ее хоть немного знает. Так не играют.
— Я хотела извиниться за то, как все у нас закончилось. И... Мне не... — она сглотнула. — Я поторопила события. И напрасно вынесла сор из избы. Мне и в голову не могло прийти, что отец так с тобой обойдется!
Лжешь. Могло. Именно это и пришло.
— Я очень перед тобой виновата, правда! То, как я с тобой поступила, мне же потом и вернулась. Папа узнал, что к моей учебе руку в большей степени приложил ты. К курсачам, диплому, помнишь? Разозлился и отчислил с аспирантуры. Сказал, что я могу идти, куда хочу, и что ему и дела нет! Стажа у меня никакого, а с работой сейчас даже у больших спецов сейчас нелады. Ну не на панель же идти, честное слово.
Анна попала в беду и в первую очередь побежала к нему. Не к друзьям, не к знакомым и не к сонму влиятельных родственников из МинЗдрава, а к нему. К Андрею Каргапольцеву. Уличному лепиле по прозвищу Спирт, шьющему ножевые на немытых бандитских тушах.
Может быть, это все еще его Аня. Может быть.
— А ты как? Чем живешь?
* * *
Рус.
Ближе к концу рабочего дня автобусы ходили к пустыми. Фотограф намеревался доделать все дела до десяти вечера, так как потом общественный транспорт замерзнет. И возвращаться придется на такси. Дорогое удовольствие, особенно сейчас, в этом замкнутом кругу. Нет денег — нет ствола, но если ствол не появится, то и денег не будет.
Гиви Зурабович был контрабандистом сколько себя помнил. Сначала возил через Южную Осетию туда-обратно медикаменты и антиквариат, потом взялся за лес, а уже после этого перешел на оружие. Как и какими ветрами его занесло на Урал, и есть ли у него гражданство, Рус не знал. Да и не погружался. Люди, проживающие жизнь вроде той, что у Гиви, не любят, когда в их жизнь погружаются.
Гиви держал небольшой магазинчик под вывеской "Инструменты" (хе-хе, не придерешься — и правда инструменты). Помимо продаж он точил вместе с помощником цепи бензопил и правил электротехнику. Так что стволы занимали хорошо если треть его времени. По-хорошему Гиви надо бы презирать — все же он один из тех, кто снабжал оружием чеченских боевиков и арабских ваххабитов. Именно им проданные железки уносили чьи-то пацанячьи жизни. Но... не получалось. Лицемерно это — показывать свое "фе", но потом возвращаться за пушкой-другой.
Рус вытер ноги о кусок отсыревшей, грязной ветоши и прошел в павильон. Гиви поднял к двери глаза и просиял:
— Навэдет стэклянный глаз, шолкнет раз — и помнят вас. Фотограф, брат, ты чэго нэ сказал, что в городе? Вына бы сообразили! Мясца, балыков! — он вышел из-за прилавка и протянул руку для пожатия.
* * *
Кулак.
Нытье Кулака Буйвол ожидаемо пропустил мимо ушей.
— Ты, Иван, лицо поднадзорное и делать будешь то, что тебе говорят. Четыре раза в месяц появиться на опорнике не так сложно, а геморроя меньше. Нечем штрафовать? Ну значит вкатают исправительных работ часов эдак четыреста. За нарушение режима. И будешь с лопатой в руках на стены прыгать, — он убрал журнал в планшет. — Все. Не задерживаю. Но на следующей неделе я тебя искать не пойду. Не придешь — пес с тобой, будешь отвечать.
Он вернулся в машину и приказал старшине трогаться. Обход продолжился. Чичик сплюнул — сплюнул слишком красноречиво, чтобы дополнять комментарий еще и словами.
— Добро, подкину. Прыгай.
Капот и крыша бледно-серой девятки из-за наледи лоснились в свете фонарей. Чичик занял место водителя и выкрутил печку на максимум.
— Должик все, по ходу, — какое-то время помолчав, вдруг сказал он. — В чистый легал уходит. Зарплата, страховка, пенсия, вся хуйня. Говорит, времена другие. Как раньше уже дела не делаются. Конечно, вряд ли в ближайшие годы для него что-то поменяется. Но он уже близок. Чистое место себе нашел таки.
Автомобиль тронулся с места.
* * *
Бес.
— Кулак? — Должик приподнял брови. — Неплохо. Я бы даже сказал хорошо. Тритон о нем рассказывал. И о том, как зубы о него поломал, причем не раз. Звони. За Фотографа я не спрашивал — мы сами узнали об этом по мобиле, пока к тебе шли. Несли одну новость, принесли две. И одна другой херовее.
— Я и сама думала, чтобы нагрузить эти арийские задницы работой, — Сорока кивнула на слова Беса. — Но тут проблема глубже, как я вижу. Скины ненавидят таджиков. И будут их продолжать ненавидеть. Они станут коцаться вне зависимости от того, сколько работы на них будет висеть.
— Так что делать? Взращивать в них любовь и добро? — улыбнулся Должик.
— Нет, — шутка ушла мимо. — Надо просто проломить бошки самым идейным. А на их место чтобы пришло какое-нибудь чмо. Которое сможет организовать кучу суеты при полном отсутствии результатов.
— Долго. Это очень долго. Проблемы у нас уже сейчас. Будем играть в политику — проебем время и сядем на нары.
— Предлагай в ответ.
— Для этого и нужны решалы. Надо устроить засаду на стройке и не просто дать ударной группе пизды, а сдать ее мусорам. Чтоб под статью.
— Не поможет. Будет вендетта. На гастеров начнут нападать вне стройки, а менты сразу сложат два и два.
Оба они умолкли и вдруг обратили взгляды на Беса.
* * *
Нео, Тритон.
— Зарабатывать? — мама обняла Васю в ответ и прижалась к его макушке щекой. — А как? Кем? Трудовой книжки у тебя нет, а без нее тебя обманут. Вон сколько ребят машины моют или кирпичи на стройках возят. Думаешь, все свои деньги получают? Держи карман шире.
Она не заговорила ни об учебе, ни о его возрасте. Слишком он у нее уже взрослый, чтобы перед лицом общих трудностей давить авторитетом. Впрочем, в ее словах была правда. Бес его кинул. Кинул и не думает расплачиваться.
— Или... — мама немного отстранилась. — Или ты хочешь зарабатывать нечестно? Как отцовский друг дядя Лева? Ну так он сидел дольше, чем ты живешь. Или как папа? Тогда вспомни, как папа закончил. Много ли денег с собой унес? Его потеряла, теперь вот еще тебя только не хватало.
Горечь. В горле встал ком. Но разрастись это чувство не успело — раздался звонок.
— Я возьму, — сказал Вася и побежал к телефону. Побежал прочь; прочь из этих объятий, долой от давящих истин и взявшегося из ниоткуда чувства эфемерной вины.
Трубка подрагивала в руке.
- Алло, Вася! Даров, это дядя Лёва. Говорить можешь, дело есть?
Мама вышла из кухни следом. Вопросительно кивнула, приподняв брови. Кто это? Вася отвел взгляд.
Кто это, Вася?