Если вам исполнилось 18 лет и вы готовы к просмотру контента, который может оказаться для вас неприемлемым, нажмите сюда.
Главный Медикае Гук сидел, бессильно откинувшись спиной на закопченную кирпичную стену. Толстый слой черной сажи покрывал все вокруг, включая лицо самого врача– это оседал вязкий жирный дым от вездесущих чумных костров. От одного Гук только что отошел – после того, как бросил в него тело последнего пациента своего госпиталя. Он вышел на улицу в первый раз за неделю – был слишком занят, пытаясь вылечить, или хотя бы облегчить страдания жертв эпидемии, переполнивших его больницу. За эти дни он увидел больше ужасов и человеческого страдания, чем за всю свою долгую карьеру врача.
Это началось с первых дней вторжения. Насколько Гук понял из коммюнике биомагосов, болезнь вызывалась неизвестным ранее вирусом, который мутировал в теле каждого носителя, сохраняя при этом свою смертоносность и заразность. И действительно, симптомы были самые разнообразные, вирус поражал разные органы у разных больных. Одни умирали от воспаления мозга, из их глаз, ушей и носа тек кровавый вонючий гной. У других начинался некроз мышечных тканей или костей, и человек гнил, заживо превращаясь в кожаный мешок нечистот. У третьих вирус поражал выделительную систему - кишечник, почки гнили в живом теле, наполнялись гноем и разрывались; тело такого больного раздувалось, как воздушный шар, после чего продукты распада прорывались либо через сфинктер, либо через пупок, и пациент умирал в страшной агонии. Четвертые лишались легких и медленно захлебывались лимфой и кровью. У пятых вся кожа покрывалась кровоточащими нарывами, и люди медленно, мучительно истекали кровью и липким гноем. Шестые просто сходили с ума от лихорадки и разбивали себе головы о стены, или, что еще ужаснее, разбивали головы другим. Седьмые… Всего не описать, единственным общим местом была быстрота протекания болезни – люди умирали за одни, двое суток, но скоротечность мучений с лихвой компенсировалась их интенсивностью.
И сейчас он был посреди всего этого этого ада. Он и его коллеги делали все, чтобы победить болезнь – но все их усилия пропадали втуне, они не могли даже облегчить страданий. Ситуация стала безнадежной, когда отказал последний медицинский сервитор – его органические ткани тоже оказались подвержены заразе. Вызовы, посылаемые в во все стороны, остались без ответа. Но врачи продолжали выполнять свой долг до конца. Несмотря на все меры предосторожности, один за другим они сами становились жертвами чумы. Гук был единственный, кого чума почему-то не трогала. И вот пришел момент, когда он остался один. Совсем один. Именно сейчас он раз заканчивал оттирать от крови операционный стол (последний медбрат умер утром), когда что-то заставило его выпрямить натруженную спину и прислушаться. Воспаленный от бессонницы мозг не сразу осознал, что транслируют ему органы чувств. А все вокруг затопила тишина. Все эти дни Гук был окружен стонами, криками боли, сипением и бульканьем умирающих, а сейчас все звуки будто умерли. Он машинально хлопнул в ладоши, чтобы убедиться, что не оглох. Звук в пустой операционной вышел гулким и каким-то пустым.
Медикае прошел по коридору из операционной в общую палату - последнюю, где оставались живые пациенты. Здесь всё замерло. Последние несчастные, еще подававшие признаки жизни несколько минут назад, затихли. В воздухе повисла тяжелая тишина. Вдруг ему показалось, что кто-то у дальней стены шевельнулся. Гук подскочил к койке и откинул запятнанную бурыми пятнами запекшейся крови простыню. От открывшегося вида опытного врача чуть не вывернуло наизнанку – по еще не остывшему телу деловито сновали сотни непонятно откуда взявшихся мух, откладывая личинки в покрывающие кожу скончавшегося больного язвы. Гук понял, что надо что-то делать…
Если дни в госпитале опустошили его душу, то увиденное снаружи спалило ее дотла. Больница была местом людских страданий и смерти по определению, поэтому кошмар эпидемии хоть и был ужасен, но в госпитале не казался чем-то неестественным, потусторонним, это место было привычно к такого рода сценам. Когда же Гук в первый раз скинул с плеч лямки волокуши, которую смастерил из кровати для вытаскивания трупов на улицу, и осмотрелся, то открывшаяся картина словно ударила его под дых. Тут и там чадили огромные, сложенные из трупов, костры. Их дым столбами поднимался вверх и застилал небо подобно черному грозовому облаку. Но в воздухе не чувствовалось предгрозовой свежести, ни дуновения ветерка не развеивало тяжелого полога смрада смерти, накрывшего город. Вокруг не было ничего живого, только огромные стаи мух носились в липкой желто-серой взвеси, в которую превратился воздух, напоенный тленом, пеплом и дымом. Трупы людей не только горели в кучах, но и просто валялись на мостовой, там, где их застигла смерть, медленно растекаясь лужами гноя и нечистот в процессе невероятно быстрого разложения. Кое-где из отвратительно раздутых кадавров уже торчали пробившие сгнившую кожу желтые кости.
Гук не помнил, как он вынес из госпиталя тела, сложил в кучу, облил прометиумом и поджег. Разум утратил связь с реальностью, онемел от воспринятого. Доктор машинально достал из кармана пропитанную антисептиком ветошь и начал вытирать вымазанные в саже и грязи руки, хотя никакой нужды в стерильности уже быть не могло. На очистившейся коже стали видны сизо белые пятна. Врач закатал рукава и распахнул рубашку на груди – похоже, пятнами пошла уже вся кожа на теле. Это был первый признак заразы. Гук некоторое время отупело смотрел на свои руки, а потом неожиданно громко расхохотался. Поразительная ирония судьбы! Она все это время хранила его, дала узреть крах всего его мира, дала увидеть, как дело его жизни, больница, утопает в потоке гноя и фекалий, уберегла, хотя он полной грудью вдыхал проникнутый заразой воздух. И вот теперь, когда от него, Левена Гука, и так практически ничего не осталось, когда его душа раздавлена, втоптана в грязь и прах, а дух сломлен, мироздание решило поставить аккуратненькую точку! Как будто слепой гигант помочился на муравейник, а потом принялся шарить вокруг, для порядку додавливая чудом переживших потоп насекомых!
Этот образ вызвал у Гука новый приступ гомерического хохота. Поразительно, люди пытаются что-то делать, строить свою жизнь – а ведь они просто подкармливают демона распада, давая ему на потребу новые игрушки. В его памяти всплывали воспоминания жизни, память об успехах и достижениях, и каждое вызывало новый приступ безудержного смеха. Ни смешно ли было заниматься всем этим ничтожным копошением, если в конце всё неизбежно превратиться в вонючую слизь?!
От беспрерывного хохота у Гука начались судороги, его вырвало. Но он все равно не мог остановиться – жизнь проносилась перед его внутренним взором, и не вызывала ничего, кроме насмешливого веселья. Он извивался, лежа в собственной рвоте, провожая свой мир надрывным, перемешанным с плачем смехом.
Его докторский диплом – кому он нужен сейчас? Может, спросить вон ту раздутую от трупных газов тетку, смешно раскинувшуюся опухшие, похожие теперь на кукольные ручки и ножки? Гук неожиданно вскочил, подбежал к телу, и легко поднял его на вытянутых руках. «Скажите, как называется вот эта кость?» - ткнул он пальцем в переносицу женщины, подражая голосу своего профессора анатомии в университете. Палец прошел сквозь череп, как нож сквозь масло. «Не знаете? Она называется…» - Гук бросил тело и прыгнул на раздутый живот. Улицу огласил звучный пердеж. «Совершенно верно! Зачет!» - от собственной шутки доктор перегнулся от хохота пополам. Вместе со смехом изо рта вылетела часть зубов, но Гука это только еще больше развеселило. Он никогда не чувствовал себя лучше. Боли, слабости не было, наоборот, все тело переполняла какая-то озорная энергия, члены были налиты неведомой силой. Как оказывается все просто! Достаточно принять, что все тлен, и ты тоже тлен, и все становится на свои места, и жизнь открывается с новой стороны. Как глуп он был все эти годы, пытаясь противостоять естественному ходу вещей, который ведет только в одну сторону – вниз! Кому суждено умереть, тот умрет, а кому суждено познать истину – тот выживет. Все просто – эти глупцы пытались сопротивляться неизбежному, и теперь они просто кучи неодушевленной материи, из которой народится новая жизнь.
Гук с презрением пнул голову чьего-то трупа, та оторвалась от туловища и улетела куда-то во мрак, как мячик. Здесь должны быть еще где-то живые, неразумно пытающиеся спрятаться от реальности. Надо найти их и открыть им глаза. Неожиданно из мглы ему под ноги выкатилась обратно отбитая им голова. Гук, прищурившись, уставился в сумрак. Видеть н6емного мешал начавший выпадать из глазницы глаз, но он рукой впечатал его на место. Что-то выступило из дымки, какой-то силуэт. Доктор вгляделся, и понял, что это человеческая фигура, составленная из миллионов мошек. Символ его нового мира – существо, которое вечно живет, и одновременно вечно умирает! Кажется, у него теперь есть товарищ для игр! Гук ловко подцепи голову носком ботинка за открытый рот, подкинул, принял на грудь, и ногой отдал пас пришельцу. Тот не сплоховал и, ловко обработав «мяч», катнул его дальше по улице. Доктор побежал за передачей, забавно тряся разбухшим, синюшным туловищем, и отдал ответный пас. Пара футболистов, перепасовываясь, быстро скрылась во мраке.
Все тихо. Мгла сгущается еще сильнее, огни чумных костров почти потухли. «Студентка» Гука лежит недвижимо, как раздавленная медуза. Вдруг труп резко садится, и глаза его распахиваются. Они цвета протухших кальмаров, и смотрят в пустоту, куда уходит всё.