I. Гнездо Ласточки.Вырвавшись из госпиталя, ты побежала по душистой траве к разноцветным огням города. Прохладный вечерний воздух обдувал твою грубую кожу, походка была лёгкой, пружинистой, и весь мир ощущался столь близким, доступным в своей бесконечной свободе. Казалось, стоит лишь протянуть руку, и ты дотянулась бы до южных созвездий над головой. Одним шагом ты пролетала несколько метров под горку, приземлялась на мягкую подушку подлеска и прыгала снова, словно невесомая лань. Будто и не было тех вязких дней, проведённых в душных больничных палатах, и не было того страха одиночества, когда тебя предало твоё собственное Я. Когда травянистый холм закончился, начался густой лес, и ты перешла с безумного рывка на размеренный стайерский бег. Солдатские лёгкие, объёмные, словно кузнечные меха, насыщали кровь кислородом, мышцы со сладостной болью наконец превратились в уже знакомый, покладистый инструмент, а в теле жаром циркулировала жизнь. Жизнь, что преодолела огненную преисподнюю бомбёжек Конкордата, вырвалась из плотной взвеси ядовитого газа, под стальным дождём... Ты запнулась о корешок, тело повело в сторону, а к горлу подступил предательский ком. Упав на колени, ты опорожнила свой желудок больничным ужином, разрыдалась искренне, как плачут только маленькие дети, впервые столкнувшиеся с несправедливостью, потрясшей основы их маленького мирка. Оглянулась затравлено на горящий лес. Ты не увидела в пелене слёз всполохи пламени, но отчётливо чувствовала запах гари. Страх, дикий и необузданный, нахлынул на тебя, и ты вновь побежала. Словно испуганная лань.
Животный страх отпустил тебя только в городе. Ты брела по ярко освещенным улицам и тяжко дышала. Потная хлопковая футболка прилипла к телу второй кожей, а глаза затравленно блуждали по неону вывесок. Людно, здесь безумно людно! Толпы шли по улицам, в радостном исступлении кричали и плакали. Какой-то старик, завидев тебя, скромно бредущую по краю тротуара против людского потока, подался вперёд и бесцеремонно обнял. Слёзы в твоих глазах, слёзы в его глазах. "Новая любовь уже здесь!" кто-то закричал в толпе. В руках у них появились огоньки, зажглись римские свечи, но от ружейных хлопков салюта тебе хочется спрятаться в переулке, а от прилива тошноты ты желаешь и вовсе исчезнуть. И кожа чешется, чешется, рубцы зудят, ты вонзаешься остриженными ногтями до крови в беспокойную плоть и вновь теряешь себя.
Теряешь, чтобы очнуться у старого автомата с газированной водой. Где-то далеко гремит канонада салюта, но здесь уютная тишина, лишь ты истекаешь слюной перед освещённым панелью из нержавейки. Ты шаришь в кармане куртки, сжимаешь пальцами никелевую монетку медсестры. Шелестят внутренности автомата, шелестят, и больше ничего не происходит. Ты грубо бьешь кулаком по стальному истукану, в жерле которого наконец громыхнуло стекло и выкатилось запотевшей бутылкой. Сбиваешь привычным движением пробку, оборачиваешься, протягиваешь бутылку кому-то. Никому. Пусто за спиной. И ты кричишь от непостижимой душевной боли.
Очнулась вновь, на автостанции, сжимаешь в руках корешок билета. На билете напечатано какое-то название, ты силишься его прочитать, но буквы расползаются, бегут от твоего вымученного взора. Но и без них в душе растёт странная уверенность, что это правильный билет на правильный рейс. Садишься в древний автобус, и тот, скрипя рессорами, везёт тебя в неизвестность. Стёртое сиденье с вырезанными ножиком сердечками на нём. Вокруг всё меньше огней на земле и всё больше в небе. Ты ощущаешь лёгкое недомогание, но больше не проваливаешься в темноту, лишь в полудрёме следишь за потоком сельской дороги в окошке. Повороты в никуда, одинокие домишки при тусклом фонаре и щетинистая громада ночного леса. Казалось, дорога сюда заняла многие дни, дни в темноте и уюте пригородного рейса, пока водитель, лысый мужчина с усталым взглядом, наконец не крикнул "Конечная!", и ты в одиночестве на негнущихся ногах вынырнула наружу. Здесь ночная прохлада, остановка у лампочки под козырьком, скамья и ржавая табличка с трафаретом расписания. Сверчки поют каноном, бражники вьются у лампы, и это, похоже, единственные живые существа в округе. Кроме тебя, конечно. Ты плюхнулась на лавку, зарылась поплотнее в куртку и бросила взгляд на треснувшее стеклышко наручных часов. 23:34. До последнего сельского рейса ещё двадцать минут...
Проснулась на заре, свернувшись калачиком на жёсткой лавке. Конечности занемели, губы высохли, но хотя бы рубцы уже не зудят так сильно. Ты огляделась, силясь понять, что именно привело тебя сюда. Восприятие мира вновь стало кристально чистым, но ты по-прежнему натыкаешься на глухую стену в вопросе самоидентификации – спросила себя "кто я?" и получила лишь лёгкий приступ мигрени в ответ. Выйдя из-под козырька, ты оглянулась на юг и увидела утонувшую в холме бетонную дорогу. Оттуда ты приехала. На севере дорога петляла меж лесов и полей, спускаясь вниз, к побережью. Ты вспомнила одно единственное слово. Лазурь. Именно так называют этот край местные. В том же направлении, в трёх сотнях метров от остановки, прямо у дороги стоит приземистый одноэтажный дом.
