В зале витал сладковатый запах. Дым стелился низко-низко, так, что император не видел кончиков своих пальцев в обрамлении роскошных кожаных сандалий. Одет он был в просторную тогу на голое тело, всю в пятнах от пролитого вина и куда менее приятных жидкостей. От съехавшего на лоб венка чесалась кожа, и Ник размашистым движением снёс ладонью свой головной убор на пол. Тот скатился по ступеням и исчез в смоге. Где он? Сколько Ник провёл времени здесь? Вдоль стола валялись полураздетые тела, а сам стол был завален заветрившимися деликатесами и раскиданными кубками, которые намедни привезли в Дворец из какого-то музея.
Точно!
Дворец. Его, Чаушеску, дворец! Величайшее сооружение в истории Европы. А эти люди, не забулдыги, нет. Его подданные. Ближайшие соратники. В гудящей голове начали вырисовываться картины минувшего торжества. Весь зал пел гимны и славил Нику, затем пил и снова славил. Дипломаты стояли в очереди с подарками, испуганно озирались на младоармейцев... Потом на сцене танцевали какие-то полуодетые женщины, а потом карлики в шутовских трико... Карлики?
К горлу подкатил ком. Нику притянул к себе античную амфору и опорожнил в неё желудок. С отвращением посмотрел на гостей, что словно тюлени развалились на лежбище в его дворце. Их нужно было чем-то занять.
Может, захватить мадьяр?
Нет. Только не венгры. От них и так сплошная головная боль в южных жудецах.
Нику нахмурил лоб, мучительно вспоминая карту Балкан. Наконец, сквозь пелену выпитого он начал вспоминать по крупицам о новостях из Югославии. Империя Тито рушилась на глазах с молчаливого согласия советов. Возможно, для молодого Чаушеску и нового Рима это был шанс утвердиться на международной арене. Или просто оторвать новые территории от некогда богатой державы...
От этих мыслей Нику улыбнулся, почесал пах и рявкнул в дымную пустоту:
– Телефон мне!