– Это точно. Тысяча извинений. А имя у твоей подружки есть?
– Розалинда.
– Ну все, теперь я точно отказываюсь это есть. Что там у тебя еще? – София отодвинула Альфреда плечом и изучила содержимое холодильника. – Бесподобно. Это что, модель, которая сама заказывает продукты, с включенным рандомайзером? Я разогрею эти безымянные бургеры. Безымянные, – перебила она явно собиравшегося что-то сказать Ортегу. – Сковородка есть? Котлеты лучше обжарить отдельно, так они меньше похожи на подошвы. Где моя выпивка? На трезвую голову я готовлю только кофе. И поставь какую-нибудь музыку.
…Часа в два ночи оперу пришлось выключить: соседи вызвали службу безопасности. К этому моменту София и Альфред успели спеть дуэт дьявола и Гонзало четыре с половиной раза. Бутылка почти опустела, и мисс Дредд даже начало казаться, что она попадает в ноты: верный признак сильного опьянения. Ортега сунул хмурому сержанту сотню кредитов и одного краба без ножек, пообещал вести себя хорошо и захлопнул дверь перед его носом. Потоптавшись снаружи и убедившись, что нарушение общественного порядка пресечено, безопасник удалился.
– Не беспокойся, вполне приличный молодой человек, – София похлопала Альфреда по плечу. – Уверена, Этьен будет с ним счастлив. Осталось пристроить Эмиля и Эдуардо. Наступает момент, когда крабам пора вылетать из гнезда.
– Ты права… Ты совершенно права! – Ортега метнулся к холодильнику.
– Что там еще?
– Розалинда. Я должен отпустить ее на волю.
София пожала плечами и налила им еще по порции.
Розалинда улетела недалеко. Во всяком случае, в горизонтальном направлении. Альфред жил на тридцать четвертом этаже, так что как София ни вслушивалась (с несколько нездоровым любопытством) в тихую ночь, окутавшую приличный спальный район, звука соприкосновения птицы с окончательной и бесповоротной свободой она не услышала.
Рассвет застал мисс Дредд врасплох. К моменту, когда в окна студии Альфреда заглянуло солнце, они уже несколько часов сидели на полу и разговаривали… о чем угодно, кроме того, что действительно волновало Софию.
По ее ладони скользнул солнечный зайчик. Время заканчивалось.
– Насчет дождя… – наконец выдавила из себя девушка. Ей нужно, совершенно необходимо было кому-то рассказать... Голос ее подвел. Слова – вот они были, эти слова. На кончике языка. Но не было никакой возможности произнести их.
Альфред посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. Поднялся, прошлепал босыми ногами на кухню, вернулся – и протянул свои очки. София спряталась от мира за темными стеклами и почувствовала, что, кажется, плачет.
– Знаешь, что такое нейродегенративные заболевания? У меня обнаружили такое. Совершенно случайно. Я сойду с ума. Медленно, понимая, что происходит. Зная, чем это закончится. Никто не может мне сказать когда. Может, через десять лет. Может, через пятьдесят. У меня… у меня был план. В него не входило… это.
– Зато реклама наконец перестанет бесить, – откликнулся Ортега, глядя куда-то в светлеющее небо.
Несколько минут они молчали. За окном медленно плыли облака, рассвет стремительно заливал их медовым сиропом.
– Нормальность переоценивают, – произнес Альфред; за все время он так и не пошевелился. – Я готов спорить, что в этом проклятом городе и так одни психи, ты окажешься в прекрасной компании. Но если тебе надоест или поймешь, что такое не для тебя, просто скажи. Я найду и пристрелю тебя, где бы ты ни была. Обещаю.
София представила себе, что последним, что она увидит в своей жизни, будут глаза Альфреда Ортеги. Человека, отпускающего на свободу мертвых птиц.
Облегчение.
– ...Хорошо. Смотри не сдохни на своем Малакаре. Я на тебя рассчитываю.