После той злополучной комиссии, на которой Юра устроил паноптикум, его жизнь в госпитале несколько ухудшилась. До самого конца ему пришлось носить на шее тяжёлый ошейник-детектор, реагирующий на всплески активности икс-гена. Варварское устройство ещё советского производства со штампом "Энмаш" имело простой и примитивный принцип действия - при подаче сигнала ошейник сжимался, придушивая носителя вплоть до потери сознания, и сжимался тем сильнее, чем дольше пытался противиться носитель. Говорят, если слишком сильно упорствовать, то ошейник мог просто передавить гортань или сломать шею. Данная технология применялась в печально известной "Широте", так что Агапов получил редкую возможность опробовать на своей шкуре, как это бывает, когда тебя начинают бояться. До более радикальных мер, к счастью, не дошло.
Почти половину месяца Юру промурыжили в госпитале, решая, что с ним делать. Сажать его под замок, формально, было особо не за что. Изучать - не было возможности, так как с развалом Союза вся отрасль икс-генетики не сумела вписаться в рынок, и была потеряна. И поскольку никто не знал, что тут делать, Юру решили просто выбросить. На выписке из госпиталя он получил на руки приказ о собственной демобилизации, и ему надлежало покинуть расположение военного объекта в ближайшие сорок восемь часов с момента вступления данного документа в силу. Горячий нрав бывшего сержанта Агапова взыграл снова, но ошейник с него так и не сняли, и тот оперативно предупредил о возможном всплеске, вновь сдавив горло железной хваткой. А пока Юра откашливался и унимал боль в саднящей гортани, на него громко орал полкан предпенсионного возраста.
- Нрав свой будешь дома показывать, сопляк, а не передо мной тут комедию ломать! Приказ был! Приказ! Мне вот вообще похуй, и если бы я решал, я бы тебя прямо к Шайтану отправил, если ты убиться об него так хочешь. Но тут русским по-белому сказано - домой! Всё! Теперь ты гражданский! А теперь пошёл отсюда вон!
Исса Ахматович пояснил это решение более сдержанно.
- Согласно приложению к Женевской Конвенции о людях с активным икс-геном, их участие в военных конфликтах регулируется по особому принципу. То есть только в составе определённых спецподразделений и только по военным объектам, без малейшего риска для некомбатантов. А на этой войне не всегда даже понятно, кто там комбатант, а кто нет. Дудаевцы, как вы знаете, очень любят прикрываться мирными населением. В общем, ваше участие в войне может быть поводом для большого скандала, и вас отстранили от участия по политическим причинам. Смиритесь.
Юра покинул Чечню через несколько дней, так же, вместе с несколькими десятками незнакомых ему солдат. Небольшая толпа скучковалась у сваленного в общую кучу багажа. Кто-то радовался, что выбрался живым из этого ада - они смеялись, пели песни под гитару, прощались с боевыми товарищами и обещали обязательно как-нибудь встретиться. Некоторые молчали, и с отстранённым лицом высаживали сигарету за сигаретой - Юре казалось, что он даже может точно сказать, кто из них вернётся сюда, не найдя места на Родине. И в каждом лице мерещились ему погибшие или пропавшие товарищи, с которыми он должен был покидать Чечню вместе. Сами демобилизованные бойцы косились на Юру с недоумением и опаской - с него так и не сняли надоевший уже за всё это время ошейник. Терпеть его пришлось весь долгий полёт на военном борту из Моздока до самой Москвы. Уже в аэропорту к нему подошёл какой-то боец в снаряжении "Оцелота", и при помощи специального ключа разомкнул и забрал себе это варварское средство контроля. А затем, угостив Юру сигаретой, выдал ему своё напутствие.
- Запомнил, как "слюнявчик" сидит? Вот и смотри, не балуй, служивый. Счастливо.
Дальше надлежало получить свои "боевые". Это тоже было сопряжено с трудностями - кассу Агапову пришлось искать самому. В огромном, оживлённом городе, после двух лет в "поле" и четырёх месяцев комы на бойца порой накатывала паника, которую надлежало подавить. Когда ты уже привык, что каждое здание, каждое окно может быть огневой точкой, на открытых пространствах у Агапова нет-нет, да пробегали нервные мурашки. Чуткий слух, привыкший вычленять из окружающей обстановки любые мельчайшие звуки, был задавлен городским шумом, а от любого резкого звука вроде автомобильного клаксона, сирен или визга тормозов тело рефлекторно пыталось броситься наземь и откатиться за укрытие. А ведь на носу, как оказалось, был Новый Год! Пару раз нервы Агапова были проверены на прочность детишками с петардами.
В кассах Юра обнаружил огромную очередь молодых людей в пятнистом камуфляже, которые с кислыми минами стояли у закрытого наглухо окошка с табличкой "Денег нет!". Узнав у ребят, что в кассе кончилась наличка, и прикинув, что ждать столько он не может, Юра пошёл прямо к начальству. Начальством был толстый, как и подобает тыловым воякам, усатый мужик с майорской звёздочкой на погонах, и он сразу дал понять, что если Юра хочет денег сразу - придётся делиться. Чёртов майор отъел почти что пятую часть его "боевых", которые и так оказались не то, чтобы и большими. Да и даже с этим возникли проблемы - Юра ведь числился пропавшим без вести, а им деньги были не положены, и пришлось ещё пройти пару кругов бюрократического ада, прежде чем ему навалили в спортивную сумку ворох запечатанных денежных пачек. Другие солдаты провожали Агапова злыми и завистливыми взглядами.
А дальше был поезд до Энного. Вагон был практически пустым - на этот маршрут было мало охотников садиться. Тут всего-то и было, что какой-то лысый мужчина, небольшая семья, и трое солдат, уже отмечавших возвращение домой. Заметив Юру, они пригласили его к столу, угостили и даже одарили сигаретками. Юре досталась предпоследняя, а последнюю вытащил сам хозяин пачки, после чего сунул её в нагрудный карман.
- Я пачки сигаретные никогда не выбрасываю, после одного случая. - Рассказывал он. - Мы тогда схроны бандитские искали по горам да аулам, ну и по ходу дела молочка неудачно попили. Всех нас тогда пронесло люто. Маршрут нашего патрулирования любой боевик бы вычислил по коричневому следу. Ну а подтираться-то тоже надо? А чем? Кругом горы да скалы, и ничего больше. А я тогда курил, а пачки всё время забывал выбрасывать. Вот этими пачками-то и... С тех пор всегда ношу с собой одну-две. Просто на всякий случай.
Когда боец рассказал эту историю, повисло долгое, задумчивое молчание. Другой боец, что нежно обнимал свою гитару, прошедшую с ним всю войну, перехватил её поудобнее, и прошёлся пальцами по струнам, извлекая давно знакомые всем аккорды.
- Но если есть в кармане пачка сигарет... - Пропел он негромко.
- Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день! - Закончил за него хор из остальных солдатских глоток, и за ним последовал взрыв смеха.
Компания распрощалась уже на перроне Энского ж/д вокзала. Нетвёрдо державшиеся на ногах солдаты обменялись прощаниями и разбрелись кто куда, навеки исчезая из жизней друг друга. А у Юры в голове не осталось и капли хмельного дурмана - взор был замылен, но разум пребывал в кристальной чистоте. Поезд прибыл глубоко за полночь, и погружённый в ночную тьму Энный был тих и безмолвен. Огни фонарей разгоняли темноту желтыми ореолами электрического света. Воздух наполняли противные мокрые снежинки, таявшие в тот же момент, как касались асфальта. Пели свою извечную песню ночные сверчки. Воздух был свеж и холоден, и даже казался каким-то родным. Юра был дома.
И теперь ему оставалось понять, что с этим фактом делать.