Попав в плен в собственном теле, не можешь ни сбежать, ни отвести глаза. Ты, что находила любой предлог, лишь бы оказаться подальше от замка в день какой-нибудь казни, теперь наблюдаешь за казнью Короля из первых рядов. У Брона Радостного, как у любого уважающего себя монарха, имеется энное количество доброжелателей - умных, расчётливых, смелых, глупых, отчаянных и отчаявшихся, однако ж ни один не сумел и близко подобраться к августейшему горлу. А ты вот смогла. Цени оказанную тебе честь, девочка.
Неблагодарная Аурелия совершенно не ценила благодетельницу. Более того, ненавидела её всеми фибрами души. Ранее добродушная дочь звездочёта понятия не имела, что значит ненавидеть кого-то по-настоящему. Теперь наравне с болью внутренности обжигала острейшая ненависть, будто произведённая из отборных стручков красного перца, смешанная с горькой обидой и лютым бессилием. Когда пароксизм смеха утих и Аурелия вновь обрела контроль над собственным телом, ей стоило больших усилий не вонзить тот самый нож себе в сердце. Останавливало лишь, что без чёрного колдовства удар не получит должной силы, придётся долго мучиться. Вот у юного герцога Вертрана меч наверняка имеет положенную остроту... Обведя зал глазами, в которых, кажется, навечно заледенел призрак пережитого ужаса, Аурелия не нашла никого более подходящего для приведения приговора в исполнение. Не мальчишке же этому белобрысому сдаваться и не принцу чужеземному, которому кончина Короля только в радость. Отбросив окровавленный нож, она нетвёрдым шагом пошла через зал, держа развёрнутые ладони подчёркнуто пустыми. Вот она я, цареубийца. Хотите - жгите, хотите - камнями забросайте. Мне всё равно. Я не знаю, как жить дальше, когда я - не я больше. Кровавое клеймо отделило её от обычных людей, нож прорубил узкую, но неодолимую пропасть. Нет ей оправдания, нет прощения. И не важно, что она ни в чём не виновата, кроме желания остановить нашествие мертвецов. Быть может, на том свете к ней отнесутся более благосклонно.
Не дойдя до будущего герцога пяти шагов, Аурелия остановилась, склонила рыжую растрёпанную голову. Собственный голос казался чужим. Странно, однако он не дрожал, не срывался. Выцвел только, будто схваченный морозом.
- Милорд, ведьма завладела моим телом, когда я оказалась рядом с кубком. Нельзя было смотреть в изумруд... Теперь она заточена во мне. И наверное, сейчас самый подходящий момент от неё избавиться, пока она ещё чего не натворила. Только сделайте это быстро, прошу.
Уже спустя десяток минут у неё не хватило бы духу совершить признание, подставить голову под меч. Сейчас она ещё может оставаться спокойной, как водяная гладь, под которой бурлят невидимые ключи. Сейчас она почти не боится смерти. Куда страшнее кажется стать глазами ведьмы, её руками, её верной марионеткой. Страшнее, что все проснутся, поднимут крик, ткнут осуждающе пальцами, потащат на костёр или на плаху. Отец не вынесет её позора. Лучше уж покончить с этим здесь и сейчас.