Её Величество Паника разделила всех и, упиваясь своим превосходством, властвовала, царила и, бог весть, что ещё.
Тут-то и началась наша сказка.
Что-что? Да, именно тут.
Казалось, хаосу не будет конца и у каждого он наступил свой собственный.
Шут, что как ошпаренный вылетел из каморки, сделав кульбит и приземлившись в аккурат возле стола с батюшкой-палачом, принес в пиршественный зал аромат лаванды, веселья и крепких родственных связей. И ещё что-то такое необъяснимо-приятное, что Гвинивел даже не могла определить словами. Обороняя короля, она видела всех и каждого, но появление этого юноши, такого живого, задорного, с цветочным ароматом, определенно внесло свежесть в затхлое помещение, полное ужасов загробной жизни.
Пока герцог, елозя по полу громадной тушей, всё никак не мог подняться, опасности для короля не было. Принц Маркус, как и обещал, благородно спасал принцессу, подхватывая её, легкую, как пушинку и слюнявую, как охотничий пёс его отца. Девушка элегантно всхрапнула от рывка, которым принц поднял ее, и не менее изящно произнесла:
- Нянюшка, не сейчас! Разбудите к ужину!
Шмыгнувшие врассыпную – лишь бы мертвяки не сцапали – девушки тоже внесли толику задора в унылое послепослепослепраздничное утро. Элоиза одной ногой тотчас запуталась в занавеси, а другой ногой поскользнулась на мозгах Гризили – обе ноги обидно разъехались, а Элоиза навзничь упала, ударившись затылком о каменный пол, да так, что стало страшно – не убилась ли. Девушка тут же потеряла сознание и лежала всего в нескольких метрах от толстяка-весельчака, от которого, впрочем, и здесь не было толку. Зато отец Элоизы, обезглавленный, но напористый, словно что-то почувствовал. Видимо, не зря молвят в народе, что мертвые помнят о живых, также как последние не могут забыть об умерших. Натыкаясь на столы и спящих гостей, он шёл к своей дочери, будто влекомый маяком пробитый корабль. Вот-вот рухнет, утонет в бездне, но нет, упрямо движется вперёд. «Маяк» тем временем не подавал признаков жизни.
Элоиза подняла голову, которая страшно болела, и застонала – живот тоже мучительно сводило судорогой, да ещё какой! Ещё бы - ведь тот был вскрыт и черви поедали её кишки. Руки и ноги тоже были изъедены и страшно ныли, словно нарывающие раны. Тело страдало, а особенно больно было её сердцу – тяжелое отчаяние и страх сжимали его в огромном ледяном кулаке.
Она огляделась. Вот Маркус пытается собрать кровоточащими руками собственную требуху и презрительно морщится, словно эта боль его, наследного принца, не касается.
Прекрасные глаза Оскара подернуты плёнкой, лицо гниёт, а его белоснежная улыбка – сплошное месиво из почерневших дёсен, желто-зеленой смердящей жижи и пары зубов.
Кожа с черепа Аурелии слезла лохмотьями, от прежней юной красоты не осталось и следа, ребра торчали в разные стороны, словно порванные струны гитары, одна нога была повернута под неестественным углом, а левая рука и вовсе отсутствовала. Ту держал в своей ладони Кристиан. В другой он сжимал ее сердце. Ах как мило! Он сделал Аурелии предложение и та согласилась.
Сон принимал непредсказуемые повороты.
Гвинивел так и осталась подле короля. Элоиза узнала её по сжатому в ладони клинку. Головы у девушки не было. Вернее то, что было головой Гвинивел, держалось на тонкой ниточке кожи и давно приняло вид почерневшего сгнившего кочана, которого забыли снять с грядки по осени.
Под колпаком у шута оказался белозубый череп, а ноги, некогда сильные и гибкие были закручены за спину и завязаны узлом, да так ловко, словно в них не было костей.
Но страшнее всего выглядела насаженная на копье Валетт. Её миниатюрное тельце ровно уместилось на копье стражника и другим своим концом торчало из глазницы. Сама девушка свисала точно марионетка в ожидании своего спектакля. Увидев, что Элоиза ее разглядывает, Валетт вымученно улыбнулась.
Прочие гости, как ни в чем не бывало, продолжали пировать. И её собственный отец даже не заметил Элоизу, не почувствовал её страданий, и налегал на вино, как не в себя.
***
Двери оказались тяжелее, чем думал Кристиан. Пришлось потрудиться. Через те, что выходили в бальную залу, он увидел спящую парочку, а еще музыкантов. Никто из них не проглотил смычок – повезло. А коридор за другими был и вовсе пуст. Прочие мертвяки, если они существовали, не спешили расправиться с проснувшимися. Зато неподалеку новости были не такими радостными – проигрывал сражение белокурый рыцарь, отвагу которого стоило отметить, как и перегар, который вполне мог потягаться с лавандовым ароматом шута. Прибавьте к этому запах гниющих тел, еды и удушливую плесень – эти духи носили бы название «Пьяный букет» или «Бал удался».
Одноногий громила не мог воспользоваться мечом – тот заменял ему трость. Поэтому он решил задавить Оскара своим авторитетным телом. Со всего размаха рухнув на юношу, рыцарь приземлился на щит, тот впечатался в лежащее тело, больно задел плечо, в глазах ненадолго потемнело. Любая секунда промедления, впрочем, могла стоить ему жизни. Во всполохах сознания он увидел длинноволосую рыжую девчонку, дочку звездочета, что бежала к нему на помощь. А, нет, не к нему.
Девушка упала, потеряв равновесия на склизком от мерзкой слизи полу, а дальше Оскар отвлекся. Потому что не очень удобно смотреть, когда в глаза течет зеленая слюна из вонючего гниющего рта.
Аурелия больно ударилась коленкой, да и вообще удар об пол неприятно вышиб дух. Вздохнуть получилось не сразу, тем более что внимание её привлек зеленый изумруд на кубке, что валялся неподалеку, брошеный и забытый. На секунду изумруд вдруг вспыхнул ярко, почти ослепляя и из него на девушку вылупилась мерзкая старуха, которую она видела только со спины. Аурелия однако тотчас распознала в ней ведьму. Да и кто, в самом деле, еще мог забраться в кубок и задорно оттуда поглядывать, наслаждаясь царившим хаосом.
«Ты подойдешь» - внезапно раздалось у неё в голове.
Тело скрутило словно мокрую тряпку, которой поломойка орудовала в комнате отца, и довольно часто. Иногда по три раза на дню.
Ни говорить, ни звать на помочь Аурелия не могла.
Когда она пришла в себя, то почувствовала огромную силу в своем тщедушном теле, которая, казалось, заполняла всё пространство её головы, причиняя ей страдания и диктуя свои условия. А те были довольно простыми.
***
Тем временем у малышки Валетт случилась радость. Она была едва ли не единственная, кому сопутствовал успех. Канделябр был скрипучим и довольно туго двигался, но двигался же! Ей не приснилось и не почудилось! Поднялось облачко пыли…. ладно, не облако, а целая туча пыли… а потом камин поехал на неё, открывая пространство сразу за собой. Там было темно, но угадывалась лестница, ведущая вниз. В кладовую, как сказал тогда Король. Пахло плесенью, пылью и паутина висела по углам, но то всё равно было маленькой победой маленькой фрейлины.
То-то же, Арчибальд!
Арчибальд?
А тот уже суетился возле мирно спящего отца. Палач всегда спал крепко и... с аппетитом, что ли. Глядя на него, тоже хотелось спать. Но сейчас это не срабатывало, потому что шут вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд, если можно назвать пристальным взгляд одного мертвого и одного проткнутого копьем глаз.
Арчибальд узнал этого стражника сразу.
Преследовала их семью такая неприятная история.
То ли в юности, то ли уже накануне замужества матушка Арчибальда получила предложение руки и сердца от славного молодого героя, вернувшегося с войны и только что поступившего на службу к королю. Откуда ему было знать, что доброе сердце будущего палача уже основательно покорило матушку. Так и началась многолетняя вражда между отцом Арчибальда и этим уже почившим воином, о которой знали все при дворе.
А сейчас вражда перешла границу жизни и смерти и хотя в руках Арчибальда дрожал отнятый на ходу меч, решимости стражника это не убавило. Ах, если бы только он не мелькнул ярким одеянием, да ещё привлекая внимание криком, мертвый не заметил бы главного своего врага, которого всё пытался найти, блуждая по залу.
Стражник злился, но из глазницы у него торчало копье. А у Арчибальда ничего не торчало, кроме рук, которые, говоря военным языком, были из тех мест, которые в славной битве не пригодились бы.
Меч попал по плечу, прорубил ключицу и засел там, в теле, только разозлив врага ещё больше. И вот тут настала его очередь. А стражник, хоть и был безоружен, всё же был стражником. И героем войны. Пусть и мертвым. Он со всей силы подался назад, увлекая шута за собой, а потом без предупреждения ударил ногой. Прямо по лаванде. И пока шут крючился, совсем не для смеха публики, двинулся в сторону палача, украшенный теперь не только торчащим копьем, но и торчащим мечом.
Но он же был мертвый, а им , как известно, не больно.