Когда волшебник в очередной раз начинает упражняться в злом остроумии, жрица кривится и прикрывает глаза, чтобы собраться с духом и не наговорить гадостей в ответ. Слова Рейнольда всколыхнули прежнее тоскливое, досадливое и поганое чувство, которое она испытала по дороге в библиотеку, но тогда она чувствовала свою слабость и неуверенность, и острые речи без труда пробили хилую броню самообладания. Сейчас же Керидвен не сомневается в своей правоте, да и горячка тяжелого, хотя и скоротечного, боя не способствует меланхолии.
Вдох-выдох. Мысленно призвав себя быть мудрой и терпеливой, женщина назидательно поправляет самоуверенного чародея:
- Не суди о том, что недоступно твоему разуму, мастер Рейнольд. Ты сейчас демонстрируешь самовлюбленную гордыню, считая себя единственно правым – а это губительно. Ты, вероятно, не сталкивался со злом и не смотрел в его глаза, так что не смей судить о нем. Безумие, пришедшее извне, черный воздух, заставляющий задыхаться, твари, чье предназначение только убивать – это зло. И такое же зло, если не более страшное, простое и бытовое: родитель, продающий или оставляющий в лесу своего ребенка, потому что женщина новых нарожает, а этого кормить нечем; муж, батогами забивающий перечащую ему жену; селяне, сжигающие книжника, приняв его за черного мага; купец, ради выгоды посылающий в голодный край испорченные продукты по цене в три раза большей, чем нормальные… Говорить, что нет зла, и что человек есть мерило всего – значит, обесценивать любые добрые поступки. Но не будем об этом: каждый высказал свое мнение, но решать не нам.
И попрошу не перевирать мои слова, друг мой. Об однозначности своего решения я не говорила, и не требовала бросить это оружие любой ценой – лишь попросила об этом. Слушать других, мастер Рейнольд: это первый шаг к тому, чтоб слышали тебя. И помни, - она позволяет себе снисходительную улыбку, - Богиня хранит всех, вне зависимости от того, верят ли в нее, или нет. Точно также светит луна, вне зависимости, видно ее, или нет, верят ли в то, что она есть, или нет.
…И снова, когда группа собралась у пьедестала, маг не может удержаться от язвительных комментариев. Керидвен устало прикрывает глаза рукой. Не чувствуя в себе никаких сил спорить или переубеждать упрямца, только комментирует со вздохом:
- Использовать раз, причем как стопор, и носить с собой постоянно – разные вещи, мастер. Странно, что мне приходится объяснять это. И я счастлива, что ты в мудрости своей снизошел до моих простых и незамысловатых предложений. Не сомневаюсь, что если они не помогут, мы услышим неординарный и нетипичный план по получению сего фонаря, делающий честь твоему просторному и одаренному разуму.
Наконец, после ряда попыток, «очевидное решение» приносит свои плоды. Там, где таинственные строители рассчитывали на разум путника, вполне справилась грубая сила. С одной стороны, это обнадеживало, с другой – вызывало грустную улыбку: такова природа рода человеческого, что разломать, испортить гораздо проще, чем подумать и отыскать. А значит, большинство выберет самый простой путь, и не станет корпеть над пыльными книгами, оставив знание лишь тем немногим, кто алчет его, и предпочтет занятия, требующие силы тела, но не духа. Это было печально, и, увы, необратимо.
Когда предназначение Лугова света становится известно, и больше ничего не держит отряд в этих глубоких катакомбах, задумчивая жрица вместе со спутниками своими следует по новой лестнице, столь же старой и выщербленной временем, как и ведшая вниз, на долгожданную поверхность, полную разлитой в воздухе свежести и чарующих запахов разнотравья, столь резко отличающихся от сырой затхлости большей части подземного комплекса. И когда над головой ее разливается бескрайнее темное небо, окрашенное на западе благородной медью закрывающегося глаза Изиль, она подносит раскрытые книгой руки к губам, замерев в благоговейном восхищении прекрасной порой, где сила одной сестры сменяет другую.
Бросив соратникам короткое «Я догоню!», она опускается на колени. Воздев очи горе, к нежной ткани стремительно темнеющего небосклона, жрица Богини Ночи негромко шепчет короткую приветственную молитву, после чего, отряхнув подол одежд, спешит к остальным. Дела человеческие важны и не терпят отлагательств, но не воздать хвалу той, что берегла своей незримой ласковой дланью, серебряной, как отражение ночного светила в оке горного озера, отряд и давала своей верной служительнице возможность целить раны других, было попросту невозможно.
Она торопится вперед и, пока солнце совсем не закатилось, и не без удивления видит, что кругом нет ничего, кроме густого низкого тумана, сквозь разрывы которого то тут, то там проступают вершины холмов, острые верхушки деревьев, какие-то темные массивные силуэты… Словно холодное суровое море вышло из берегов, затопив землю. И как морская гладь, кажущаяся однородной, богата переливами цветов и оттенков, так разнообразна и эта клубящаяся пелена: от плотного, почти черного, как над дым пожарищем, тумана, разлитого в низинах, и через почти дождевую обложную дымку под черной стеной далекого леса до по почти перламутрового, цвета пены за кормой, плещущегося маревом у вершин серых холмов. Безрадостная, унылая картина, хоть и по-своему привлекательная.
Лишь только одно пятно света есть в этой протяжной, по большей части грязной серости – изжелта-красный, цвета осенних кленовых листьев, костер. Не без труда перебирая тяжелыми, будто обутыми в свинцовые сапоги ногами, Керидвен ускоряется, стремясь всем сердцем к манящему, пронзительному теплу, и останавливается только тогда, когда понимает, что место у ласкового, обогревающего будто не только тело, но и саму душу пламени оказывается уже занято.
Как выясняется, хозяин костра, оказавшийся на деле таким же странником, как и они сами, на немертвого ни разу не походит, и уместно предположить, что он такой же одиночка, как Маркус, решивший попытать счастья. Вот только… Как не силится Керидвен, а припомнить среди обитателей Лосмора кого-то похожего на одноглазого юношу она не может. Это кажется необычным и порядком странным: но таково все в Дал Фиатах, а посему с вопросами можно не спешить. Представив себя и спутников своих, пожелав милости Богини Лоэнрину и сбросив с плеч тяжелую и порядком поднадоевшую суму, она блаженно потягивается, разминая усталые члены, и отвечает на странный вопрос светловолосого:
- Это не наш костер. Мы такие же путники, как и, видимо, ты, и, узрев свет огня, пришли сюда с тем же намерением – отогреться и отдохнуть в мягком сумраке ночи. Наш путь пролег сюда долгой тропой из Лосмора. А откуда начал свое путешествие ты, Лоэнгрин из Синих Щитов?
После краткого изучения обнаруженного послания Мерехайна, которое женщина передала по рукам дальше, она поясняет:
- Да, послание это адресовано нам: мы идем по следам автора этого послания. А какая цель влечет тебя, воин? Поведай, ежели она не является секретом, но… мне стоит извиниться – я слишком спешу с расспросами.
Разговоры разговорами, но сначала следует заняться лагерем. Пускай путешествие в Страну Туманов отличается от обыкновенного, пренебрегать организацией отдыха не стоит. На себя Керидвен решает возложить обязанности повара: вот только ни голода, ни жажды совсем не чувствуется, хотя после столь долгого похода это было ожидаемо. Вздрогнув от мыслей, что пища и вода не нужны только мертвым и отмахнувшись от непрошенных ассоциаций, жрица преувеличенно-бодрым голосом начинает распоряжаться:
- Маркус, прошу принять на себя обязанности кострового, понять, магический огонь или нет, как быстро он прогорит и не следует ли запастись дровами. Люсиль, как отдохнешь, я прошу взять Андре или Сейвада и уделить полколокола разведке ближайших окрестностей и, не в последнюю очередь, поиску пригодной для питья воды. Второй, соответственно, займется подготовкой лагеря, а я – кухней. А мастер Рейнольд… - она задумывается, ища, чем же занять язвительного и вредного мужчину. Не придумав ничего подходящего, завершает, - А мастер Рейнольд имеет свободное время и поможет тому, кому потребуется помощь. Дежурят ночью трое, по два колокола каждый. Сегодня – Люсиль, Маркус и я.
Отвязав от дна рюкзака холщовый отрез шатра, положив его вместе с веревками и распорками рядом с костром, и присовокупив сверху спальный мешок, женщина берется за котелок, с интересом украдкой поглядывая на спутников и пытаясь понять, кто что взял. Ее шатер был невелик и рассчитан на нее одну, край двух человек, и как будут отдыхать остальные, было большим вопросом.
Вскоре в котелок, полный воды из фляги, отправляется ароматный ягодно-травяной сбор, успокаивающий и придающий сил. Нанизанные на острые веточки, свое место над весело искрящим, отогревающем и отгоняющим усталость костерком занимают отрезы сушеного мяса. Плотные пшеничные лепешки, долго хранящиеся, ложатся в стопку на разложенном для трапезы плаще, как печеные овощи и несколько горстей орехов.
- Лоэнгрин, тебе я также предлагаю разделить трапезу с нами. Застолье небогато, но, увы, иного нет. Мы были бы рады, если бы ты насытил часы трапезы повестью о своей жизни и странствиях, а затем, ежели пожелаешь, свою историю рассказали бы и мы.
Повернувшись к соратникам, служительница Иркаллы, уже избавившаяся от длинных и малопригодных для готовки одеяний, и оставшаяся в рубахе из некрашеного льняного полотна и длинной полуночно-синей юбке, перевязанной наборным пояском с ярко поблескивающими в свете огня серебряными нитями, дает еще один наказ, на сей раз облекая его в форму предложения:
- Друзья мои, если возражений ни у кого нет, после ужина мы решим, куда нам отправляться дальше.
На самом деле Керидвен мечтает только об одном: чтобы все необходимые дела как можно скорее закончились, и она отправилась в шатер, где на тонкой грани меж сном и явью будет взывать к Голосу, прося вновь усладить слух небесно-прекрасным пением и заставить трепетать сердце. И, самое главное, пытаться узнать, наконец, как же добраться до него. Эти мысли преследуют неотступно, манят, заставляют нервничать и с нетерпением ждать ночи.