Если бы Злобина с челябинскими не работала в этом цирке доморощенном, то блевала бы сейчас на каждом этаже. Везде ж что-то занимательное для пищеварительной системы находилось: то желе, то колбаски баварские.
Женька кушать захотела. Казалось бы, ну совсем не вовремя, однако желудок не обманешь, он у Злобиной как часы. Вот и приходится представлять, как она те колбаски да на гриле с дымком чужими, естественно, руками жарит.
С дымком, да...
Жарит...
Голова сообразила раньше, чем вся остальная голодная Злобина.
Почуяла огонь за секунды до его появления. Любой пожар приобретал в голове у Злобиной черты человека.
Откуда-то из недр общаги потянулись к ней обгорелые руки. Вот-вот догонят..
Рот Черного человека криком перекошен. Губы пузырятся. Глаза на обугленном лице неестественно выпуклые, огромные.
Одной рукой дрожащей Женя в перила вцепилась, другая сама, машинально по карманам шарить принялась. Нет сигаретки, нет родненькой...
Злобина в безнадежности своей оглянулась, сигаретку стрельнуть...
Розовые лепестки медленно танцевали в воздухе, опускаясь наземь. Вся земля была, словно ковром, ими покрыта, а дерево, что их роняло, раскидистое, корявое, наполовину в тех розовых цветах ветвями почти скрывало землю. Под деревом, ноги скрестив, сидит в полной разгрузке Виктор, ладони на коленях держит, указательный и большой колечком сделал, а глаза свои большие, красиииивые, на неё, Женьку, таращит. Дыши, говорит, Евгения и всё придёт.
Злобина покраснела, быстрее вперёд зашагала. На три шага вдох носом, на три шага выдох ртом. И откуда ахинея такая в голове взялась, но ведь помогло! Пранамать эта...
За Бессмольным двинулась, вдвойне готовая стрелять, хоть зомби, хоть гражданских с пороками саморазвития, хоть своих, если заразились чем, от вещей, по неосторожности взятых.
Только вот оглядываться совсем перестала.