Пахомов сидел, смотря ничего не видящим взглядом в противоположную стенку фургона. Даже несмотря на то, что напротив него сидел один из оперативников. События последних нескольких минут всплывали и тонули в гуще непонятных эмоций. Образы заваленного вяло шевелящимися телами зала, побелевших лиц с кровавыми потеками из ушей и носа, лежащих на полу кусков мозга Влада, так и не пришедшей в сознание девушки, которой не смогла помочь даже вся магическая медицина… картины сменяли друг друга, и не сразу даже медик понял, что к нему обращается командир.
И эмоции очень быстро оформились. Нашли свою цель. И несколько секунд Арсен испытывал к изображающему доброго отца-командира Улаеву чистую, кристаллизованную ненависть.
Не вполне рациональную, но голос внутри души, подпитываемый чувством вины выжившего и осознанием допущенных ошибок, быстро подобрал одни аргументы и приглушил другие. Пули одной не хватило? И она именно его должна была быть? И он теперь виноват, а если бы плюнул на жизнь человека, стрелял и промахнулся, виноват бы не был? У командира что, счётчик хит-пойнтов над головой у монстра висел? Хуйню такую повторить может? А какая часть хуйни была прямой виной оперативников, не в последнюю очередь командира их? Может быть, брать надо было не в зале? Или не создавать эмоциональный фон, который паразита переполошил? Или кое-кому опытному стоило бы заметить астральный образ самого крупного магососа за последние несколько лет чуть заранее, чтобы оперативники знали, с кем имеют дело? И подкрепление запросить, с рекомендациями по обезвреживанию? Или просто метко стрелять, соответственно своему статусу, и не обвинять в промахах подчиненных? Или в том, что медик лечить пытается, а не калечить? Что является ключевым, тут не поспоришь, моментом, когда объекту захвата в качестве оперативного маневра при задержании пулей часть мозга выносишь?
Кулаки Арсена стиснулись до белизны костяшек, и со стороны можно было бы подумать, что он испытывает стыд от публичного разноса. Несколько раз он приоткрывал рот, будто собираясь что-то сказать, но каждый раз молчал.
И, под конец, несколько раз вздохнув (в чем наметанный глаз мог узнать одну из медитативных практик успокоения духа, которым оперативников обучали), он разжал руки.
На ситуацию нужно было смотреть со стороны. В сухом остатке, действительно, оставался свободный паразит. И, действительно, он мог проявиться на каком-нибудь еще "кандидате". И, фактически, Пахомов нарушил приказ. Теоретически, он даже должен был испытывать к Улаеву благодарность за то, что дальше эта ситуация никуда не пойдет.
Однако, несмотря на то, что вспышка ненависти утихла, чем-то из обратного спектра эмоцией она не сменилась. Просто потому, что Арсен не мог заставить себя забыть умершую на его руках девушку. Не мог простить командира, что он не нашел какой-то выход, при котором и людей погибло меньше, или, хотя бы, у медика было на несколько секунд больше на раздумья. Возможно, Улаев и сделал все, что мог, то того, что он мог, оказалось недостаточно.
Сдав снаряжение, написав рапорт в самых общих чертах, Арсен направился домой, по дороге зайдя в магазин за бутылкой виски, после чего, поставив педантично будильник на всех электронных устройствах в квартире, напился вхлам и отрубился. Все лучше, чем слушать по телевизору или читать в ленте объяснения произошедшего и проигрывать раз за разом ситуацию в голове, думая, что можно было бы изменить.