Снедь в таверне Стейдриху понравилась. Простая, без особых изысков, но сытная. Над принесенными служкой мисками витали густые облачка пара, а нос дварфа успел уловить приятный и многообещающий аромат. Желудок Стейдриха, в который за весь день не попало ни крохи еды, затребовал уделить пище абсолютно всё внимание и усердие. Дварф гласу тела внял. Как только посуда оказалась на столе, Бландарр принялся за дело с истинно солдатской сноровкой. Ложка в его руке не останавливалась ни на одно лишнее мгновение, а миска стремительно опустела. Стейдрих изо всех сил старался выглядеть прилично, но голод иногда все же брал верх над той толикой культурности, что была у старого воина.
Покончив с основным, дварф отодвинул пустую тару в сторонку, вытер рот и бороду и принялся пристально рассматривать две высокие деревянные кружки, появившиеся на столе во время трапезы. Вот и пиво…
Спустя минуту сверления кружек хмурым взглядом Сейдрих признал их внешний вид удовлетворительным и пододвинул к себе правую. Взял за ручку, поднес ко рту и медленно сделал большой глоток, пытаясь посмаковать и распробовать напиток как можно лучше. Опустил кружку назад на стол, утёр рот и вынес вердикт, обращаясь к спутникам:
— Неплохо, как для людского, — после чего немого смутился. — Вы, это, ешьте себе, на меня не смотрите… Тут дело дварфское, я после первой кружки вернусь.
Куда он собрался уходить и откуда возвращаться, Бландарр не уточнил, сделав ещё один глоток пива.
И тут вся торопливость Стейдриха, с которой он до этого орудовал ложкой, куда-то делась. На дворе уже успело окончательно стемнеть, а его кружка опустела в лучшем случае на три четверти. Дварф пил редко и вдумчиво, предавшись каким-то своим мыслям. Его затуманенные глаза уставились в одну точку на столе, будто разумом Бландарр был где-то далеко-далеко, за пределами не то что баронства, а реальности...
Приятный пряный привкус пива разлился у него по рту. Хорошее пиво, достойное... Именно такое пиво позволяет любому дварфу заглянуть в свою память и вспомнить... Нет, даже не вспомнить, а заново прожить свои воспоминания.
Всё дварфы живут прошлым. Они любят поворчать о том, как раньше всё было хорошо, они слагают длинные саги о павших героях и ревностно берегут память своих Предков. Они — олицетворение прошлого, крепкое и нерушимое. Стейдрих не был исключением.
Перед Бландарром вставали образы прошлого. Дела давно минувших дней, подвиги, которые сейчас считались древностью, погибшие товарищи и враги. Как-никак, Стейдрих прожил долгую жизнь, недаром его борода уже давно поседела. Так что воспоминаний у дварфа хватало, приятных и не очень, длинных и коротких...
Вот Брафин, молодой рыжебородый дварф, старый друг и товарищ по Железной бригаде. Стоит перед столом, усмехается, в глазах горят веселые огоньки. Рыжая борода заплетена в косицы, доспех еле слышно лязгает, когда он переступает с ноги на ногу от нетерпения. Настолько Брафин кажется реальным, будто сейчас пододвинет стул, сядет рядом, возьмет вторую кружку да начнет рассказывать какую-то из своих побасенок. «Как в старые времена, а, старина?» А Стейдрих будет сидеть, слушать и кивать, расслабленный теплом и уютом таверны. «Да, как в старые времена, дружище, как в старые времена…»
Приходит новое воспоминание, Брафин начинает меняться. Рыжие волосы и борода стремительно седеют и, волос за волосом, опадают с лишившегося кожи и плоти черепа. Доспех ржавеет, скрипит и рассыпается металлической пылью, оголяя грязные пожелтевшие кости. Вместо старого друга рядом со Стейдрихом теперь стоит скелет. Нежить звонко щелкает челюстью и протягивает руки к Бландарру, уставившись на него пустыми глазницами.
— Пошёл прочь, — еле слышно прошипел дварф на железногорском. — Ты мне больше не страшен. Возвращайся на границы Навии, будь ты проклят!
Скелет опять щелкнул челюстью и рассыпался прахом. А до дварфа донесся грохот пушечных залпов, яростные крики, свист пролетающих мимо ядер, лязг стали, стоны раненых. Осада того литвинского города, название которого Стейдрих так и не запомнил... Защитники рубятся на стенах со швертландцами, вон и сам Бландарр вместе с товарищами из Железной бригады пробивается к очередной прислоненной к стене лестнице. Дварфский молот поднимается и обрушивается на шлем какого-то пехотинца, сминая сталь и дробя кости. Но вместо тошнотворного хруста и скрипа железа Бландарр слышит раскатистое «БАМ-М-М-М!».
Звук кузни. Работающей кузни, где у пылающего горна трудится дварф. Седобородый, с кустистыми и такими же седыми бровями, сердито сдвинутыми к переносице. Зажатый в его руке молот — кузнечный, не боевой — раз за разом ударяет по раскаленной заготовке на наковальне.
БАМ-М-М-М! БАМ-М-М-М!
Металл поет, обретая новую форму, а с ней — и предназначение. Наковальня вторит ему, звонко отзываясь на каждый удар инструмента. Сбоку гудит разогретый горн, привнося в музыку кузни свои нотки. Здание поет, возвещая о создании чего-то нового, поет звонкую песню творения... которая сменяется отзвуками битвы.
Опять глухие раскаты пушечных залпов, треск магических снарядов, где-то что-то рушится... Звуков боя не слышно, нет ни лязга клинков, ни приказных криков, но зато отчетливо слышен жалобный скрежет титанических стальных врат дварфской цитадели. Ворота не выдерживают того чудовищного напора, той безудержной силы разрушительной магии и военного прогресса, что обрушилась на них. В конце концов раздается громкий лязг, скрип и стон раздираемого металла, а ворота медленно, будто подчеркивая обреченность обороняющихся, падают. Закопченные, погнутые и пробитые в нескольких метах створы валятся на каменный пол. В проем вместе с дневным светом врываются люди, сотни людей в доспехах и с оружием. Они громко что-то кричат на непонятном языке. Очень громко. Слишком громко. В воспоминании такого не должно быть!
— А?! Чего?! — Стейдрих встрепенулся, упустив картины прошлого. Кто-то нагло прервал его раздумия из реального мира! Дварф оторвал взгляд от стола, разыскивая того, кто это сделал.
И этот кто-то был высоким усачом в доспехах. Бландарр угрюмо уставился на него. Усач выдал ещё какую-то тарабарщину и посмотрел на Бландарра, потом — на сидящего рядом Лукаса.
— Это кто такой? — спросил у Хьюбера Стейдрих. — Чего хочет?
Затем заглянул в кружку. На дне ещё плескалось немного жидкости. Дварф поднес кружку ко рту, запрокинул, выпивая остатки пива, и опустил на стол, с громким стуком впечатав тару в столешницу. Подтянул вторую кружку, крякнул. Гнев из души таки ушёл.