Требовательный крик Шеогората канул во мрак над их головами, оставшись не отвеченным. И теперь уже каждый, кто ещё следил за происходящим вокруг, мог услышать шелест… и шорох… и потрескивание камней. Тьма вокруг них была отнюдь не безжизненной и не пустой. Там кто-то был, в Ней что-то было… И это что-то уже успело их заметить. Но пускай чудовище во мраке не осталось ими незамеченным, оно (или они!) не спешило принимать брошенный полуорком вызов. Спустя несколько мгновений тишина вновь заполнила пещеры, только теперь она была полна тревоги и притаившейся где-то там угрозы!
Но кем бы ни были эти таинственные противники, им явно не доставало человеческого интеллекта и рассудительности, потому как они не спешили воспользоваться представившимся шансом: весь отряд героев один за другим стянулся к найденной Золгрумом диковинке – странному зеркалу, без какого-либо намёка на рамку или границу. Оно просто сливалось с окружающим его неровным контуром крупной расщелины в стене пещеры, куда немудрено было бы и провалиться, обопрись на неё кто-нибудь неосторожный.
Авантюристы слетались к этой находке словно мотыльки на свет костра, обращая свой взор на зеркальное полотно – настолько чистое, что казалось его и нет вовсе. Их отражения взирали на них с той стороны, прилежно дублируя все их жесты и кривляния, пока… В какой-то момент, точно по волшебству, взгляд оригинала и его зеркального двойника не притягивался друг к другу, после чего видение в отражении резко и разительно менялось...
Золгрум Дварф уже не слышал высказанной Шеогоратом вслух претензии. Он вновь стоял один во тьме. Не этой – другой Тьме. Но он по-прежнему хорошо её помнил. Помнил это ощущение, помнил тот миг, когда открыл глаза на дне пещеры, в которую упал в молодости. Вот и сейчас он снова был там. Или же только его отражение? Он-то видел всё происходящее как бы со стороны! Его более молодая копия, чья борода ещё не успела отрости и побелеть от старости, стояла посреди круга из каких-то подземных грибов или растений. Фигура, в которую они складывались, была одновременно идеальной и абсолютно неправильной. Точно само пространство вокруг неё искажалось, стоило только кому-то попытаться всмотреться более пристально. Дварф Золгрум стоял у одной из границ этого круга, а напротив него… Сложно описать создание, что он видел. Это было нелегко сделать тогда и оставалось таковым теперь, спустя многие годы. Задача не становилась ни капельки легче. Хтоническое чудище стояло-возлежало-сидело перед ним, опираясь своими многочисленными конечностями о пол пещеры, в которой он когда-то очутился по собственной же глупости. Или же ему судьбой было уготовлено там оказаться?
Так или иначе, но этот старинный монстр – один из наиболее крупных, если память не подводила колдуна, – находился сейчас перед ним. И подле него, прямо под двумя массивными отростками-конечностями, лежали два предмета. Под правым щупальцем находился развёрнутый свиток – длинный, локоть или даже все два. Символы на нём пылали внутренним огнём, точно то были не чёрточки, но прорези, через которые просачивался яркий пламень действующего кузнечного горна. Под левой же ложноножкой лежал на боку сосуд из толстого стекла, в котором пузырилась зеленоватая жидкость. От того места, где она соприкасалась с пробкой, исходила тонкая струйка чёрного, дурнопахнущего дыма, вполне прозрачно намекая на кислотную природу содержимого.
Отражение Золгрума – вновь состарившееся и принявшее тот облик, с которым были более знакомы его товарищи по приключению, – преклонило колено перед чудовищем, протягивая руки в сторону лежащих на земле предметов, точно это были его дары или подношения. Но стоило дварфу моргнуть, лишь на секундочку оторвать свой взор от них, как очертание его подарков поплыло, изменилось, хоть никто из актёров на сцене и не обратил внимания на подмену реквизита. Теперь вместо пылающего рунами свитка был короткий клинок, одна сторона лезвия которого была раскалённой докрасна, точно его только что вытащили из-под кузнечного молота и ещё не успели окунуть в холодную воду. Место флакона же теперь занял арбалетный болт, чей наконечник мрачно освещал округу болезненно-зелёным свечением.
Удивлённый переменой, бородатый колдун моргнул вновь – и снова предметы под лапищами монстра изменили внешний вид, обратившись ярко-красным рубином, вокруг которого волнами расходился жар хорошего такого, добротного костра, и короткой палочкой-жезлом, на которой был выгравирован ряд рун, а с одного из концов сочилась капля за каплей зеленоватая жижа, разъедая каменный пол под собой. Всякий раз, стоило Золгруму только моргнуть, как предметы "плавились" и "перетекали", принимая новую форму. Лишь одно оставалось неизменным: красное и зелёное, жар пламени и шипение кислоты, накал и расплавление… И довольное урчание монстра перед ним, наложившего лапы на свою
добычу…
Шеогорат Сам Шеогорат тоже, если и помнил о заданном им вопросе, то совсем недолго. Жадность полуорка – не важно, была ли она врождённой или чем-то, к чему он пришёл сам за время своей недолгой и непростой жизни, – направила взгляд бывшего моряка в сторону обманчивого отражения и тому, что скрывалось по другую его сторону…
Внезапно, он увидел себя, с факелом в правой руке и верной Эльзой, зажатой в левой. Зеркальный Шеогорат неторопливо брёл сквозь каменные коридоры Лабиринта, казавшиеся ему столь знакомыми, но в то же время чем-то разительно отличавшимися от тех, что они с товарищами только что оставили позади. Очередная развилка и… оба Шеогората – и тот, что бродил сейчас в Зазеркалье, и наблюдавший за ним снаружи, – заметили странный металлический блеск в туннеле по левую руку. Сделав всего несколько шагов в том направлении, полуорки обнаружили необычную дверь, казалось целиком сделанную из куска стали и криво вмонтированную в скалу каким-то пьяным работником-троллем. Несмотря на заметную деформацию и кривизну, а также облезшую поверхность, на которой когда-то явно были нанесены какие-то надписи на незнакомом языке, у Шео (
настоящего Шео) создалось впечатление того, что они с двойником могли бы хоть до скончания веков биться головой и кулаками об эти створки и не проделать в них даже маленькой вмятины. «Надёжность!» - вот первое слово, которое всплывало в его голове, глядя на эту преграду.
Однако его собрат в зеркале лишь обернулся к нему, подмигнул и просто махнул рукой в сторону двери. Не прошло и секунды как та, словно по волшебству, отворилась перед авантюристом. Со скрипом и скрежетом... Но какие бы механизмы не скрывались за дверью, какими бы криволапыми не были устанавливавшие её работники, всё отработало как и должно было. Проигнорировав символы на двери, чьего значения Шеогорат хоть и не знал, но ясно почувствовал исходящую от них опасность – вернее, предупреждение об опасности, – зеркальный двойник шагнул внутрь, широко улыбаясь. Помещение было довольно маленьким… По крайней мере, оно казалось таким в неровном свете факела и… целого озерца лавы в дальнем правом от входа углу. Моряку показалось, что он даже здесь, по ту сторону зеркала, ощутил жар, исходящий от его поверхности.
…однако, каким бы горячим не был воздух в комнате, какой бы опасной не казалась эта жижа, ни один из полуорков не мог даже моргнуть, не говоря уже о том, чтобы отвести взгляда от густых жёлтых островков, плававших тут и там среди красно-чёрных "вод". Шео где угодно узнал бы этот знакомый его сердцу блеск. Там, посреди обжигающей и смертоносной массы было столько расплавленного золота, что ему бы хватило на целый галеон! С довольным урчанием, его копия метнулась к самому краю обжигающей лужи, уронив по пути клинок. Припав на колени, здоровяк в отражении (к вящему ужасу своего оригинала!) принялся погружать руки в раскалённую лаву, зачерпывая, наверняка, не менее горячее жидкое золото и пытаясь набить им свои карманы и рюкзак. В считанные мгновения кожа и плоть на его руках превратились в медленно стекающий на пол воск, покуда оба предплечья лже-Шеогората не превратились в покрытые позолотой кости. А он всё продолжал и продолжал зачерпывать раскалённые добела богатства, не в силах их удержать, полностью поглощённый своей жаждой наживы…
Джиневра У Джиневры, пытавшейся взглянуть на зеркало из-за плеча здоровенного полуорка, ушло какое-то время, чтобы отыскать точку, с которой она сама могла бы без проблем видеть собственное отражение и при этом не мешала бы остальным участникам похода. Внезапно, глядевшая на неё с той стороны девушка широко улыбнулась, подалась вперёд и, прежде чем Мэй успела что-либо предпринять, ухватила её за руку, увлекая за собой куда-то в темноту зазеркалья!
…когда она вновь открыла глаза, то её рука всё ещё пребывала в крепкой, но отнюдь не болезненной хватке двойника. Другая Мэй улыбнулась ей и, приложив палец к губам, повела её точно ребёнка за руку куда-то в чащу… Лишь сейчас Джиневра осознала, что они более не находятся посреди пещеры, но очутились в каком-то лесу или вернее редколесье. Деревьев было много, но они не спешили сливаться в единую, непреодолимую стену, оставляя достаточно зазоров, через которые можно было разглядеть… туман. Куда не глянь, повсюду футах в 30-40 от них начинался клубиться белёсый туман. Но её сестра-близнец ступала быстро и уверенно, явно зная, куда следует идти, хотя сама чужеземка едва ли смогла бы отличить здесь одно дерево от другого. Ей показалось, что идут они уже минут десять, если не дольше, когда впереди послышался плеск воды.
Ещё до того, как увидеть заболоченную поверхность озера, Мэй ощутила, что уже по колено стоит в этой жиже. Не то, чтобы от неё слишком дурно пахло или один лишь вид вызывал какое-то отвращение, оторопь, но такой водоём ни за что не спутаешь с чистой водой, какую и пить-то не страшно даже без кипячения. Застоявшаяся вода и камыши вдоль берега, кувшинки – на удивление большие и идеально ровные, точно на картинах какого-нибудь живописца, лилии там и тут, и…
Где-то посредине озера на огромной, поистине царственной кувшинке раскинулся массивный цветок. На самом деле довольно обычный такой цветок... Пускай внешний вид его был девушке и незнаком, но она бы не очень удивилась, заприметив такой среди джунглей в регионах к Югу от её родного города. Вот только большие лепестки конкретно этого были
снежно белыми настолько, что отражённый от них свет начинал резал глаза. Проводница Джиневры вскинула голову кверху в беззвучном приступе смеха и, отпустив её ладонь, без малейших сомнений... и каких-либо проблем побежала вперёд прямо по поверхности воды, пока не достигла ослепительно белого цветка. Присев возле него на корточки, зеркальная Мэй резко погрузила свою ладонь в самую гущу лепестков и тут же скривилась, точно от боли. Сложно было сказать наверняка, что именно там произошло, но вскоре белоснежный бутон стал медленно окрашиваться в красный цвет. И как только идеальная белизна цветка была нарушена, он тут же принялся раскрываться, точно с каждым окрашенным в багрянец лепестком проходила целая уйма времени, приближая момент его цветения.
В тот миг, когда бутон полностью раскрылся, лицо двойника Джиневры было уже мертвенно-бледным. Медленно подняв голову, она слабо улыбнулась своему оригиналу и извлекла из цветка на удивление твёрдую, похожую на кристалл сердцевину-плод. Красные капли её крови, сочившейся из многочисленных порезов на ладони девушки, стекали по прекрасным, острым граням кристалла, падая в воду вокруг. И с каждой каплей точно невидимая волна проходила по озёрной глади, делая её мутную поверхность всё чище… и чище… и чище… К тому моменту, как обессилившее отражение Мэй выронило драгоценную добычу из своих рук и принялось – как ему и следовало бы! – погружаться в воды озера, стоявшая у самой кромки берега наблюдательница наконец-то различила десятки, если не сотни, скелетов, лежащих на дне водоёма и в немой мольбе тянущих руки к поверхности! Осознание того, что они, по всей видимости, прибыли сюда ради того же, что и сама Джиневра, заставило чужеземку вздрогнуть. Теперь к этому складу лишённых плоти и крови костей суждено было присоединится и телу её двойника…
Куарион Сознание Лиадона, более других его спутников открытое ко всему новому, погрузилось в видение даже прежде, чем вопрос успел до конца сформироваться в его сознании. Тьма лишь на миг застлала его взор, отзываясь колющей болью в висках, а затем…
Док увидел себя. Сидящим на полу посреди
Ничто в тусклом круге света, который кажется сжимался вокруг него с каждой секундой. Перед ним, у самых его ног лежала диковинная мозаика, состоящая из тысяч… миллионов крохотных фрагментов. Взгляд лже-Куариона был прикован к ней и только к ней. Кусочки – некоторые опасно острые, а другие, наоборот, скруглённые, сточенные водой и ветрами. Одни – белоснежные, будто снег, который им всем недавно довелось лицезреть, иные - пожелтевшие со временем. А вокруг лишь темнота, клубящаяся, точно туман, подступающая всё ближе и ближе.
Внезапно сквозь эту туманную завесу к эльфу протягивается рука, худая и болезненно-бледная. Но ослабшие пальцы её всё ещё угрожающе сжимают рукоять меча! Чей-то отчаянный выпад в пустоту... Но и рука, и клинок спустя лишь краткий миг рассыпаются в труху, бессильно осыпающуюся на пол. И среди всей этой пыли с оглушительным звуком падает один-единственный кусочек косточки - фрагмент той самой кисти, - и, отскакивая несколько раз, наконец-то присоединяясь к странной мозаике, лежащей перед Доком. Тонкого слуха эльфа достигает усталый, но полный чувства выполненного долга вздох, а облака тьмы на мгновение застывают и, кажется, даже чуть-чуть откатываются назад.
Двойник Куариона поднимает перо, чтобы записать увиденное в свой блокнот... и внезапно и он, и оригинал замечают, что уже и его собственная рука, даже перо в ней - стремительно бледнеют, лишаясь цвета и жизни. Не нужно быть гением, чтобы понять, что последует за этим! Ещё лишь один удар сердца, быть может, два - и уже его тело рассыплется пеплом по полу! Покуда зеркало продолжает показывать, Лиадон видит себя, остервенело выводящего свои последний записи пером на страницах дневника, покуда его тело обращается в прах. В конце концов, жалкая горстка, бывшая некогда учёным эльфом, осыпается на пол, а к огромному пазлу в окружении клубящейся тьмы присоединяется ещё одна косточка.
Где-то далеко, за пределами этого интригующего и ужасающего видения, раздаётся болезненный крик, и у Дока уходит несколько долгих мгновений, чтобы понять, что слышит он свой собственный голос…
Персиваль Уж если у остальных и был реальный повод ужасаться или удивляться, впервые увидев в зеркале своё отражение, то вот Сопрано прекрасно осознавал всю прелесть собственного
Я. Он даже подмигнул своему двойнику, тот подмигнул ему в ответ… затем отсалютовал сверкающим клинком… и развернувшись, зашагал куда-то вглубь, в темноту Лабиринта, увлекая Персиваля за собой.
Бард вновь увидел себя, но уже в схватке со свирепым монстром. Тварь ревела и рычала, швырялась в него камнями и пыталась насадить ловкого мечника на внушительных размеров рог, но, как и следовало ожидать, чудовище ждал лишь один конец. Идеальный выпад, и остриё клинка, пройдя между пластинами брони, погрузилось точнёхонько в сердце твари. И вот оно - тот самый миг триумфа! Голова чудовища (размером с его собственный торс) в руках Сопрано. Идеальный трофей, но… она распадается. Опять! Снова. Как и всегда… Он поднимает из трухи, оставшейся от тела монстра крупный магический кристалл, и тот на глазах превращается в изящный волшебный клинок, присоединяющийся к многочисленной коллекции на поясе фехтовальщика. Но Персиваль по-прежнему недоволен.
Он снова спускается в Лабиринт. Продолжает сражаться вновь и вновь, но так и не в силах заполучить желаемое: ценный трофей, подтверждение своего превосходства. И пока Сопрано сражается на его руках и теле, лице и даже блестящей лысине, аккумулируются шрамы, ожоги, участки отмершей кожи и прочие отметины. Он видит как годы, в той же мере, что и многочисленные схватки с невероятными противниками, постепенно, по кусочку, стачивают его прекрасный облик! Нос Персиваля сломан и уже не раз, а глазницы черепа заметно деформированы от многочисленных травм, идеальные зубы местами заменены протезами из драгоценных металлов, но… в глазах продолжает пылать живой, алчный, всепоглощающий огонь. Он изрядно постарел, но по-прежнему противостоит монстрам с клинком в руке. Но цель барда по-прежнему ускользает от него…
Видение Сопрано начинает меркнуть. Теперь он смотрит в лицо этой изуродованной версии себя, впитывая каждый изъян, каждый шрам, каждую мелкую травму, оставившую свой след на его шкуре. Благородного фехтовальщика давно уже нет! Перед ним «зверь», хищный и голодный. Но что-то подсказывает Персивалю, что его зеркальному двойнику никогда не утолить свой вечный голод!
Все Для многих это показалось знакомым чувством: как будто ты погружаешься с головой в воду, а через несколько мгновений выныриваешь из пучины, становясь в полный рост и ощущая, как прохладная жидкость стекает вниз по волосам, скулам, плечам и животу. Вот только в этот раз впечатление было такое, как будто вынырнуть удалось не всем. Или, вернее, не
целиком... Будто какая-то частичка героев осталась там, под гнётом воды. Или по ту сторону Зеркала?
...кстати, а где оно?!