Было в смертельном холоде, который останавливался невидимой границей перед их небольшим костром что-то особенное. Прошло сколько? Обращаясь к своим внутренним часам в который раз за спуск, она выдыхает, наблюдая за уходящей вверх дымкой пара. Не больше двенадцати часов, но атмосфера этого места вынуждает чувствовать, что многим дольше. То и дело на оглядывалась на компанию, отогревающуюся у костра, то поднимающую очередную тему для разговоров то, наоборот, замолкая на неопределённый срок. Успевая закончить со своей новой защитой – конечно, её мать посмотрела бы на это творение скептически, цокнув языком, – для рук и ног, Мэй осторожно отсаживается к самой стенке домика, но так, чтобы не терять теплоту языков пламени на своих щеках, и опять, как и в лесу, усаживается, прижимая ноги крестом друг под другом, облокотившись о крепкую поверхность.
Она закрывает глаза и даже не замечает, как под редкие шуршания – розу-то второй раз точно ломать никто не будет – и треск бревен, в спокойной обстановке начинает дремать. Она повторяет какие-то истины в своей голове, слова своего наставника, представляя лица своих близких. В конце концов, после озвученного вслух было не так легко избавиться от мыслей о главной цели своего путешествия.
Неудивительно, что не подумав о защищенности своей спины от прохлады льда, несмотря на то, что была пригрета теплом от костра, почувствовала лёгкую дрожь. Джиневра прыснула себе под нос: если они выберутся, придётся просить Роланда о бесконечном потоке супа, лишь бы приключенцы не заболели для своего следующего спуска. Долгое сидение в одном положении было достаточно привычным для Мэй, и поэтому без труда она поднимается на ноги без ощущения затёкших ног, отряхиваясь от налетевшего за время пепла.
Ножик, одолженный у Шео, вернулся к своему хозяину только к моменту, когда компаньоны покидали их временное укрытие. Бросив последний раз взгляд на сооружение, остатки потушенного костра, а с лёгкого наклона и совсем небольшой краешек ледяной ладошки, Джин знает, что даже если больше никогда не увидит в своей жизни это место, вырезанная её рукой аксиома на толще льда: «Ничто не вечно», написанная на древнем языке, традиционно используемом в фолиантах её семьи, навсегда останется здесь заместо её.
Пожалуй, это и к счастью.
Она задирает голову к потолку, останавливаясь. В пещере, в которую они попали после ощутимой прогулки по тундре, было многим теплее, – пусть и несравнимо с нагретой грелкой, с горячими углями внутри, постелью где-то на поверхности – но не сказать, что от общей атмосферы шли приятные мурашки по телу. Скорее наоборот. Она хмурит брови, коротко присвистнув, сразу же жалея: ещё не хватало привлечь внимание громким звуком, которое усилится эхом.
— Ну вот, — не вытерпев, произносит Джиневра, — отбираешь единственные возможности, — шутливо хмыкнув, Мэй тоже вытаскивает из портфеля факел, подходя ближе к полуорку, особо не церемонясь с вежливыми вопросами о том, позволит ли Шеогорат зажечь оный о его. Только время лишнее потратят, пока женщина будет доставать трутницу и убирать ту обратно.
Она действительно не отходит далеко, двигаясь чуть левее от основного отряда на пару-тройку футов, обратив внимание на разросшиеся тут и там сталагмиты, как и всматриваясь в то, что могло находиться между ними. Честно говоря, хотелось сделать шаг в сторону и потрогать один из них, но бросив короткий взгляд на полуорка, она лишь качнула головой: учитывая реакцию Шео на отломанную розу... пока что хватит простого «смотри, но не трогай».
— Интересно, откуда исходит это свечение, — она выдерживает короткую паузу, стоит неяркой вспышке вновь озарить пространство без края— а главное, что его вызывает.