– Я же расколдовалось, – сокрушится облачко тьмы. – Отчего я опять кого-то не вижу?
Но печаль печалью, а предложенную хитиновую пластинку щупальцем обвить не забудет.
– Мопсов? – переспросит умиротворяюще бледный и клыкастый, располагающий тамплохиш.
Что-то у него не сложится. Альвин почти воочию представит трудное движение мысли – будто лязгающей тьмутараканьей змеи – во тьме чужой черепушки под напомаженной куафюрой.
– Извольте же, – воскликнет потолочный барин, – экая вышла оказия!
Воротник на шее его пуще прежнего раздувается. Монотонный голос звучит бойчее.
– По речи вашей определили мы вас в теплокровные. А сказывается, вместе супротив Кланобояну выступаем –
Тут он прервётся и зачем-то под зловещие пассы озвучит очевидное:
– Ууу, я есть.
Выждет. Раздражённо прищурится. Попробует снова.
– Ууу, меня видно и слышно.
Нянька его, похоже, роняла.
Улыбка тронет тонкие губы тамплохиша. Тут же облачко тьмы ахнет, станет Тарика тормошить. А зачем тормошить? Тарик и сам туда смотрит, в сумрак манящий. А в том сумраке на потолке личность чужестранная нарисуется, вопреки всему виду злобному вызывающая приязнь и любование.
– Кратковременный вождь, – назовётся чудесная личность голосом простуженным и надсадным, словно ворон над полем мертвецким каркает, – и возмущённый сосед, граф Коли-Остро. Имя наречённое мне Брассика Гонгилодес.
Любезный граф выдержит паузу, словно для тамплохишей это что-нибудь значит. Затем снизойдёт:
– Зовите меня Кольраби.
Облачко тьмы неразборчиво что-то мурлыкнет и веером из двух пластинок обмахивается. Утончённо и светски.
Только Тарику слышно, что Ъ разбирает смех.
Граф выпятит впалую грудь, восхищением "дамы" вполне довольный.
– Верно-верно, прелестное дитя, – покровительственно молвит он. – Я тот рок, что обрушится на Брокколи и положит конец всякой ереси в проклятом нашем краю. Полчища яростных мопсов уже осадили её замок, но они бестолковы без предводителя. Как только я поднимусь на бастион Тёрчшщшчвщвар, всё будет кончено!