Анкра’аз уже хотел было призвать жреца умерить свой пыл в этих проповедях, но не то, что не стал этого делать – не захотел! Дварф и сам был достаточно верующим, о чем говорили его ежедневные обряды по утрам и перед отходом ко сну, но зачастую слушал речи служителя Талоса в пол уха, отвлеченный от самого их содержания довольно агрессивной и эксцентричной подачей Саравара. Можно было даже сказать, что именно эта рьяность в вере товарища мешала тому донести свой посыл даже до тех, кто шел с ним бок о бок – что уж тут говорить, про случайных встречных?
Открывшаяся Джариму правда, заставила его по-другому взглянуть как на само Божество, чьи типичные приверженцы были столь откровенно описаны Роком в не самых лицеприятных формулировках, так и на него самого. Стоило ли восхищаться такой попыткой седобородого воителя переменить сам подход к служению своему владыке или же это можно было назвать чем-то сродни святотатству? Сам южанин не был до конца уверен, потому как священнослужителем не являлся и с сонмом Богов Побережья знаком не был, однако размахом стремлений Саравара остался действительно впечатлен. Впрочем, как бы искренне не вещал сейчас талосит, вера самого Анкра’аза в Нажм оставалась непоколебима как сами корни гор.
***
Позволив беседе по обращению Вэнса в иную веру достигнуть своего логического завершения, Джарим, как мог миролюбиво, перевел разговор на более нейтральную тему:
- Пусть рассказ моего приятель был сбивчив, но честности ему не занимать, - устроившись в лодке поудобнее и стараясь не думать о бурлящей под ним водной стихии, начал Джарим. – И хоть воспоминания о недавних свершениях еще свежи в наших сердцах, я бы с большим удовольствием поведал о том, что происходило среди песков моей далекой родины…
…и дварф и впрямь начал рассказывать. Истории и басни, рассказы выдуманные истинную правду. Они причудливо сплетались друг с другом, так что порой трудно было распознать, являлось услышанное сказаниями о былом или же всего лишь детской сказкой! Так, Анкра’аз поведал лодочникам о прекрасных южных красавицах, соблазнявших заплутавшего путника, а в разгар жаркой ночи превращавшихся в диковинных тварей, пожиравших своих любовников целиком. Рассказал он им и про хитрого калифа, обманувшего могущественного джина и подсунувшего ему в кровать вместо обещанной тому родной дочери, разодетую во множество юбок дворнягу. Прознавший про обман демон проклял подлого правителя, обернув все так, что к чему бы тот не прикасался – все обращалось в… финики. И даже тут калиф нашел способ извернуться, решив нажиться на столь ценном продукте, ведь даже песок, попадая ему в руки, обращался целой кучей этих странных плодов. Возможно, что хитрец и сумел бы дважды обвести джина вокруг пальца, да только жадный калиф сам захворал, не способный питаться ничем, кроме треклятых фиников. Промучившись желудком сем дней и сем ночей к ряду, да так, что ни один целитель не в силах был ему помочь, мужчина наконец-то скончался. Так и свершилась месть пустынного демона, пускай и не в том виде, что он задумывал.
Выдохнувшись и даже слегка охрипнув к концу этой истории, Джарим коротко кивнул своим слушателям да приложился к полному спасительной влаги бурдюку, с усмешкой подумав, что это немного странно: вокруг него столько пресной воды, а он все равно предпочитает пить то, что принес с собой. Никак сила привычки, оставшаяся с его долгих походов по таким родным песчаным барханам. Заткнув мешок пробкой, он еще раз коротко улыбнулся Вэнсу, вежливо поинтересовавшись:
- Надеюсь, мой рассказ хоть немного вас потешил. И коли это так, может, и вы поделитесь с нами словом? Мы путь в Марьины Рощи держим – не слыхали ли вы чего часом про это поселение?