02. КРЫСИНАЯ КРЕПОСТЬ
Заламывая руки, Джеймс Мортимер спешил за судебным приставом.
— Доктор, мистер Хамфрис очень занят. Сожалею.
— Но я должен сказать, послушайте же! Это важно! Это крайне важно! Тело… оно пропало! Холодная весна 1884 года,
ранний вечер Вечер случился прохладным, но относительно погожим — погожим для лондонской весны. Это значило, что обошлось без дождя, однако туман уже погрузил берега в синюю дымку. Череда барж и вельботов на Темзе вползала под арки мостов. На улицах иссякли котелки и цилиндры. Днём этот город, этот непомерный Вавилон, этот кирпичный курган Порсены, принадлежал людям. Впрочем, стоило свернуть с оживлённого Чипсайда в старенький тесный дворик — тесней, чем иная гостиная — как городской шум утих. Так произошло без пятнадцати шесть, когда наступили первые сумерки.
Заведение мистера Симпсона занимало средневековый дом со смешным названием Бёрд-ин-Хенд-корт. Первый этаж был таверной, и в низких помещениях, отделанных деревом, стояли дубовые столы, вился запах чеширского сыра с мясной похлёбкой. Полутёмная лестница вела наверх, в кабинеты кофейни. За ширмой в одном из них уже сидел инспектор Грин.
Доктор Кларк не опоздал, однако прибыл в обрез: словоохотливый профессор Клемент задержал его до последней минуты, однако встреча окупилась сполна. Совместно два эксперта организовали истинный диспут. Пресыщенный путешественник и убеждённый учёный дополняли друг друга теорией и практикой. Выслушав тщательный пересказ Чарльза Айзека, профессор бросил своего Будду и дрожащими руками взял конверт с рыбьим треугольником.
* * *
— Господь мой, Чарльз… — враз стихшим голосом произнёс Клемент Тутч. — Вы только что воскресили покойника.
В свете недавних событий аллюзия профессора могла показаться неуместной, но глаза Тутча впивались в амулет как два магнита. Он бережно водрузил поделку на пробковый штатив и надвинул крупную лупу, под которой различались мельчайшие волокна нитей, связавших рыбные косточки. В полутьме кабинета профессор Тутч пустился в мрачный рассказ.
— То, что вы принесли — это тёмный, страшный знак, — говорил профессор, принимая от Кларка блокнот с изображением надписи. — Знак отрицания, знак отторжения оков старой плоти и перерождения в плоти новой. Доводилось ли вам бывать на Гаити? А в странах Амазонии?
Кларк утвердительно кивнул.
— Тогда, возможно, вам доводилось узнать и гаитянское слово zonbi — наполовину проклятие, наполовину восклицание ужаса. Или же приходилось слышать песнопения негроидных жрецов, которые заклинают мистический дух nzumbe. Обряд и культ, окружающий nzumbe, гласит, что после смерти человек способен восстать к жизни в своём теле, но уже лишённым души. Не улыбайтесь, доктор. Я понимаю, как это звучит, однако рассказываю вам суть их верований, потому что мы близки к ним.
Профессор Клемент аккуратно перевернул треугольник, рассматривая его изнанку.
— Видите ли, вера в духи zonbi столь сильна в Вест-Индии или на Чёрном Континенте, что умирающих прибивают к гробу чугунными костылями, а потом стреляют в сердце медной пулей, чтобы не позволить им подняться из своей могилы. Однако эта вера, как выражаются учёные, фольклорный конструкт. Произведение народной молвы, опиравшейся на некогда существовавшую религиозную доктрину. А то, что мы с вами видим…
Профессор Тутч прерывисто вздохнул.
— То, что лежит перед нами, мой дорогой Чарльз — первоисточник африканского фольклора. Как вы совершенно верно определили, его родина — Индия, далёкие провинции в джунглях у истоков Ганга. Видите ли, индийские боги весьма разнородны. Среди них есть шестирукие великаны и ненасытные сладострастницы, есть терпеливые идолы и зловещие золотые тигры, — пророчествовал дребезжащий голос профессора. — Но есть среди них нечто более ужасное. То, что я знаю под именами Чёрный Будда, Искажённый Будда. Или, на языке оригинала, परिवर्तन के वास्तुकार. «Паривартан ке-ваастукаар». В переводе это означает Зодчий Перемен. Эта религия давно мертва, Чарльз. Я знаю лишь немногих путешественников, которые встречали места поклонения. И все, как один, их отчёты говорят о тягостной ауре и тревожных чувствах, к которым склоняется психика при таких встречах. Тем не менее, именно треугольник из рыбьих костей был знаком Зодчего Перемен, а слова «Я отрицаю себя» служили неким религиозным выкриком, заклинанием, призывом к Зодчему, чтобы он помог освободить себя из оков плоти и преобразить в нечто… нечто более тёмное. Этот повторяющийся клич сами индусы называют мантрой. Она часто сопровождала человеческие жертвоприношения, если верить рисункам в уцелевших храмах. Итак, я убеждаю вас, Чарльз: ваша находка — это не шалость ребёнка. Это заклинание из языческой чёрной магии, чернейшей магии. Заклинание… возрастом в несколько тысяч лет.
В неподвижных глазах профессора Тутча светился страх.
* * *
Вскоре Чарльз Айзек усаживался за стол против Уильяма Грина. Инспектору и доктору предстояло решить, каков их следующий шаг.