Вообще-то Тейт мог, не кривя душой, заявить, что был скорее жаворонком, чем совой. Ему нравилось подниматься с первыми лучами солнца, пока другие еще нежатся в постелях, и эта его черта не покинула его, когда мужчина уже и сам пробил себе дорогу в ряды тех, кто «мог себе позволить» проявлять подобную лень. Исключениями для барда становились только случаи его «непредвиденных» любовных эскапад, ведь тогда, в зависимости от обстоятельств, порой приходилось покидать любвеобильных дамочек еще затемно, а иногда… иногда Филу удавалось слегка расслабиться и немного пофилонить в объятьях очередной прелестной поклонницы. Разве не может ночной труженик позволить себе минутку отдыха?! Ну, или часок… другой… Но столь благостные условия выдавались довольно редко, так что статистически верным будем утверждение о том, что Тейт действительно привык просыпаться рано.
И, разумеется, одно дело самому проснуться ни свет, ни заря, отправляясь по заранее спланированному (или даже пришедшему ему в голову спонтанно!) маршруту, и совершенно другое – оказаться разбуженным каким-то местным стражем порядка. Филлусу едва не изменило его привычное самообладание – он почти что «послал» этого самого гвардейца в места, скажем так, не столь отдаленные, но вовремя сдержался. К чести самого менестреля стоит заметить, что данный вечер и большую часть ночи он провел, ублажая вовсе не представительниц местного высшего сословия в их спальнях, но куда более «изощренную публику» - собственную музу. Эта мнительная мадам – а уж по тому, что она порой вытворяла с бедным Тейтом, никто бы не смог назвать ее «девой»! – как у них это обычно и принято, посещала его лишь по собственной прихоти и на собственных условиях. И хотя сам бард и не мог жаловаться на недостаток внимания с ее стороны, встречи эти зачастую оказывались весьма утомительны. Вот и сейчас, провозившись полночи, напрягая собственную память в поисках нужных зрительных образов, все, чем он мог бы похвастаться, были лишь несколько набросков карандашом, изображавших прекрасные изгибы женских тел. Абсолютно недовольный результатом, а потому столь раздражительный, он едва не сорвался на бедном гонце из-за собственного провала. Но винить в этом Тейт мог лишь себя, себя и недостаток тактильных ощущений, что лучше бы помогли ему отразить на бумаге все изгибы и детали фигур его спутниц!
Еще раз оглянувшись через плечо на наброски, он в раздражении сгреб бумаги со стола и закинул их в футляр, где обычно носил карты и чистые листы для мимолетных записей, после чего принялся поспешно одеваться, предварительно заверив посыльного, что в скором времени будет готов выступать. Как и многие вполне материальные дамы, его муза буквально требовала от Тейта творить в его природной, естественной, а потому абсолютно нагой ипостаси, что несколько усложняло для барда мгновенный переход от «искусства» к «делам мирским». Но за годы подобной практики он привык справляться и не с такими неудобствами, тем более, что это последнее происшествие давало ему еще одну возможность лицезреть тех самых женщин, чьи мимолетные и неуловимые образы заставляли Филлиуса творить под покровом ночи, не покладая натруженных рук. Он ехидно улыбнулся, отчасти глумясь над полетом собственной мысли и тем, каким именно слогом она оказалась изложена. Что сказать? Искусство порой бывает жестоко даже по отношению к собственному творцу…
***
…и все же пешая прогулка оказалась менее плодотворной, чем он ожидал.
Безусловно, Тейт успел вдоволь восполнить нехватку визуального контакта с этими необычными женщинами (коих он пытался запечатлеть на бумаге этой ночью), пока вел с ними непринужденные беседы о всякой ерунде, вроде погоды, прошедшего приема у графини и их впечатления о самой нанимательнице и хозяйке этих земель, которая, к слову, тоже удостоилась от Фила отдельного наброска. И хотя для того, чтобы довести до идеала ранее созданные наброски, этого было недостаточно, прогресс, как говорится, был на лицо! А вот на самом месте преступления Зверя, его… а, быть может, и их всех, ждало лишь разочарование. Картина пострадавшего селения закономерно вызвала в его сердце тоску и печаль – слишком слабые, чтобы как-то серьезно повлиять на Тейта, но и бесчувственным сухарем он вовсе не был. Особенно, когда это ему ничего не стоило… Так или иначе, обведя окрестности унылым взглядом, он наконец-то перевел взор на иного «специалиста по чудовищам». Мужчина этот представлял собой не менее любопытный экземпляр, хоть и в совершенно ином контексте, нежели остальные спутницы. И хотя до этого актеру не приходилось работать с представителями данного сообщества, слава об их деяниях и умениях заставляли с определенным уважением относиться к членам Ордена.
- Полагаю, раз вы утверждаете, что за всем этим ужасом и разрушениями стоит не очередное чудовище, то мы можем положиться в данном вопросе на ваше мнение. Но может, все-таки поделитесь с нами своей мудростью и просветите, что же именно здесь «не так»? – не удержался от издевки Филлиус. Мелочно, конечно, но было просто обидно потерять столь существенную поддержку, как мог оказать всем им в фронтальном столкновении Кордиан и его верный клинок. Прокашлявшись и глубоко вздохнув, бард окинул взглядом ближайшие дома и обгоревшие стволы деревьев, стараясь в голове составить хотя бы парочку теорий о происходивших здесь событиях, но все они казались слишком надуманными, слишком «голыми». Тейт гордился своим цепким умом, умевшим соединять воедино факты, какие иному показались бы абсолютно ничем не связанными, но сейчас этих фактов было слишком мало.
Все еще надеясь, что охотник на монстров даст ему какую-то подсказку или дельный совет, Фил подошел к ближайшему дереву, осторожно прикоснувшись к обугленной поверхности, облаченной в кожаную печатку ладонью. «Могло ли это быть результатом магического удара или же пламя, повредившее кору, было абсолютно естественным? Но где же тогда иные следы от огня?» - взгляд Тейта скользнул вверх и вниз по стволу, пробежался по земле вокруг, точно искал, за что ему зацепиться. «Был ли вчера дождь? Или кто-то просто потушил пламя, когда оно выполнило свою исходную задачу?» Разговор с самим собой не давал ответа – лишь порождал новые вопросы.
- Мы так привыкли к тому, что чудовища бояться огня… - задумчиво произнес менестрель, оглядываясь в сторону эпицентра трагедии на центральной площади. – Что иногда совсем забываем, что человек, приходящий вместе с огнем, может и сам оказаться чудовищем… Если никто не против, я бы осмотрел уцелевшие дома. Это действительно странно, что при столь чудовищных разрушениях и жертвах, кому-то все же удалось пережить нападения, - без всякого пиетета перед погибшими, Тейт с задумчивым видом пошевелил носком сапога попавшуюся по пути косточку, после чего просто отшвырнул ее в сторону. – К слову о выживших – моя ошибка. Признаюсь, я даже не удосужился спросить у посыльного, что с ними стало. Кто-то знает, где их разместили, и рассказали ли они хоть что-то о произошедшем здесь? – с виноватой улыбкой на устах, мужчина взглянул на ближайшую к нему «девушку», чей реальный возраст, вполне возможно, был больше, чем у его бабули – да смилостивится Тальгатта над ее душой, - а то и у них всех вместе взятых.