Джон оставил толстеющих полисменов у раскидистой липы. Под шелест чёрных крон, на которых проклюнулись первые листья, он соединил руки провожатых наручниками с одной и другой стороны ствола, а ключи от них положил в задний карман оглушённого копа. Тот уже начинал ворочаться, но его рана вряд ли была опасна. На всякий случай Джон облил лоб пострадавшего водородной перекисью из найденных запасов. Тяжёлые пояса с полицейским снаряжением он свалил аккуратной кучкой поблизости. Оставил даже рации и револьверы, не желая никому лишних проблем, ссыпав патроны вслед за ключами.
— Эй! — окликнул разговорчивый офицер, когда Джон шёл обратно к машине. — Эй!
— Я вызову ск-к-корую, не в-в-волнуйтесь.
— Я могу оставить тебе номер! — крикнул коп ему вслед. — Там помогут!
— Сп-п-пасибо за всё, оф-ф-фицер.
— Эй! Так нельзя делать!
— П-п-простите...
Но Джон развернулся и сел в машину, заодно захлопнув дверцу кузова. Задним ходом он сдал асфальтированную аллею. Недолгая прогулка на свежем воздухе напомнила, что март — это ещё не июнь. Даже в славившейся пасторальным климатом Новой Англии утро ещё хранило бодрящую свежесть. По крайней мере, если гулять в носках, футболке и лёгком медицинском халате.
Он ехал скорее по наитию, чем памяти. Иногда сворачивал, путаясь в череде одинаково-сонных дорог. Лес мерно шумел вдоль обочин, здесь и там поднимались уединённые коттеджи. Но, ориентируясь по солнцу и шуму шоссе, вскоре Доу вывел «скорую» на прибрежную автостраду. Из Порт-Честера, городка возле моста через безымянный залив, Доу позвонил в 911. Звонок в экстренные службы всё ещё был бесплатным, что радовало — за время его смерти бесчинствующий капитализм не успел победить хотя бы телефоны-автоматы в почтовых отделениях. Он приблизительно описал место, где оставил полицейских, а сам поехал дальше. Через полчаса пути большая рация в кабине перестала подавать признаки жизни. Значит, радиочастоты Нью-Йорка тоже остались позади.
Его машина и облик вызывали хмурые взгляды вслед. Непокой преследовал дитя Прометея, безвременно поднятое из мёртвых. Непокой теперь был с ним всегда.
* * *
Звонок за столом Алана Кинмана раздался в половину одиннадцатого.
— Сэр, это я, Луиджи Франчески! — захлёбываясь эмоциями, трубка повествовала о злоключениях двух полицейских.
— Вы должны были появиться на причале полтора часа назад, — холодно сказал Кинман. — Что вас задержало?
— Я в порядке, но мы в какой-то дыре, а Карло едва не проломили башку. Ваш труп ожил посреди дороги!
— Ожил? — на узком чернокожем лице ничего не поменялось, но брови детектива поднялись. Он взял карандаш из стилизованной под большую жабу канцелярской корзинки.
— Да!
— И что он стал делать, когда ожил?
— Влез в кабину и... и уехал. На самом деле, он оказался на редкость вежливым трупом, если меня спросите. Ну, не считая того, что бросил нас привязанными к дереву. А ведь мог бы и прибить, ему-то что! Даже разговаривал... ну, как разговаривал... бормотал... и его руки... ноги... Господи!
Вращая в пальцах карандаш, Кинман выслушал исповедь полицейского. Наконец он сказал:
— Куда он направлялся? Ага. Ага. Возвращайтесь и пишите рапорт. Во время рейса, который вы совершали по моему распоряжению, на вас напал раненый пациент вверенного экипажа «скорой», свидетель преступления. Отнял оружие. Угрожал. Запишите Игоря водителем или санитаром, я ему сообщу, и нашего Лазаря объявят в розыск.
— Ух, чёрт... так мы и сделаем, сэр. А что... чёрт... что это вообще такое было, сэр? Ведь раньше... — трубка примолкла, будто полицейский на том конце провода оглядывался по сторонам. — Ведь раньше всё было нормально, сэр...
— Понятия не имею, — Кинман отложил карандаш, которым фиксировал обстоятельства случившегося, и вырвал страницу из своего блокнота. — Выясним. Как он выбрался?
— Да я откуда знаю? Влез и ткнул мне под нос здоровенным револьвером, а потом...
— Стоять, Франчески. Что ты только что сказал?
— Он... он влез и ткнул мне под нос...
— Ты сказал «здоровенным револьвером»?
— Ну да, сэр. Так и было...
— А где он его достал?
Совершать другой звонок с рабочего места Кинман не стал. Он накинул кофейного цвета пиджак, скрывавший кобуру подмышкой, и перешёл несколько улиц. Вместо того, чтобы войти в привычную полицейскую закусочную по соседству, он потратил ещё пятнадцать минут, пока не добрался до этнического магазина неподалёку от Адской кухни.
— Я позвоню? — спросил детектив, демонстрируя мятую пятёрку.
Продавец не возражал. Вращая наборный диск костяшками пальцев, Кинман не прекращал раздумывать. На пальце детектива сверкнул масонский перстень со странным символом: сторуким солнцем, вписанным в равносторонний треугольник. Когда трубку сняли, Кинман заговорил на гортанном языке, напоминавшем что угодно, только не английский.
«Африканец?» — подумал продавец-пуэрториканец и бросил подслушивать. — «Араб?»
* * *
Бензин в «скорой» кончился на границе Массачусетса и Вермонта, совсем недалеко от Национального заповедника «Зелёная гора». Последний час датчик топлива кренился в красную зону, а за полдень издох почти окончательно. Затем стрелка упала в ноль. Мотор закашлял, а педаль газа потеряла упругость. Затихший фургон, раскрашенный в нарядные ярко-белые цвета нью-йорской медицины, уснул на обочине узкой двухполосной дороги. Последним поворотом руля Доу смог направить машину к лесополосе. Там она и замерла, надёжно скрытая деревьями и густым кустарником. Наступила невероятная по силе тишина, свойственная далёким от цивилизации местам.
В пятиста метрах белела аккуратная церквушка и стоял щит, утверждавший: «Добро пожаловать в Лэдд-Брук, перекрёсток трёх штатов. Мы любим всех, если вы любите нас». Дальше по дороге виднелись разрозненные одноэтажные строения в индейском стиле: бар, почтовая контора и небольшая заправка. Несколько старых джипов растерялись на обочинах. Над домами поднимался густой хвойный лес. Это было маленькое поселение у Седьмого шоссе, игравшее роль придорожной остановки, а не полноценного жилья. Из труб тянулись лёгкие дымы.
Время близилось к двум часам.