Двести-двадцать-восьмой щурясь смотрел на искрящиеся как драгоценные камни изломы мягко катящихсяся волн. Лазурная вода плескала о плывущий по ней снежно белый лотос, в центре хоторого сидел тоже в позе лотоса, закрыв глаза, наш герой, безмятежно улыбаясь. Легкий ветерок трогал его лысину и щечки, цветок мягко покачивался на волнах. Безмятежнотсь и спокойствие наполняли все вокруг, струясь сквозь тело и свечением выходя из темени. Нежные девичьи голоса тянули мантру ом-мани-пеме-хунг, и вибрация ее звучания составляла одно с пульсирующим ритмом свечения
Шум ворошения рядом заставил Восьмеркина открыть глаза. Нет воды и нежного ветерка, вокруг опять та же пустошь. Он потянулся, встал начал собираться. И тут с Ногой этот поворот. Непонятно зачем, ведь уговорились уже. А он даже думал своими дромами поделиться в Оазисе, когда расходиться будут, чтоб они совсем босые не оставались. Дурное дело, Уговор нарушать, неджентыльменское. Хоть у Языка планка не просто плохо держится, а вообще не прибита, но за сказанное он стоит. Думал Восьмеркин в Оазисе уж помозговать, куда дальше следить, ан нет, ситуация раньше за него решила
Ножики сами в руки легли: старый товарищ и новый дружок. Прыг-скок, и он на фланге у Языка, со стороны Ноля. Так чтоб одним фронтом, прикрываться Языком от Ноги, а сам Языка от атаки Ноля закрывая. Нулевого не атакует, если тот не начинает первым. Смерти ему не желает, да и нет в ней нужды
- Брось дубинку, а? - грустно, почти жалобно просит он, глядя тому в глаза