Выбор Лехтонена, да и не его одного, пал на уже знакомый дом с полуобвалившимся фасадом. Ян занял ту же комнату на третьем этаже, откуда вёл огонь вместе с вахмистром. В другой ситуации парень не хотел бы возвращаться туда, где оставил красноречивые тела в коридоре и россыпь гильз. Но то — в другой ситуации. В счастливой гражданской жизни, где можно быть человеком или быть мразью, и ничего тебе за это не станет. На безымянной улице пятого операционного сектора Ботинку приходилось быть имперским десантником, который занимает господствующие высоты и наблюдает за тем, как братишки-друганы, с которыми вчера в картишки резался, пихают винтовку в чей-то анус.
«А чего кривишься?» — спросил Ботинок у себя. — «И не в таком говне ползали. Герр наш рекрутоначальник бы сказал, ты бы и руку туда сунул. Чё, не сунул бы? Ну вот».
Мерзко. Наверное, скоро станет привычно.
Наверное.
Вжавшись в кирпичи под давешним подоконником, Ботинок вслушивался в нарастающий рокот моторов и хлопки выстрелов. На периферии забрала успокаивающе светились стабильные показатели, но взгляд Ботинка всё равно прыгал туда-сюда, обретая околопаническую остроту. Он выхватывал детали обстановки, на которые раньше ему было плевать. Ржавый радиатор, слетевший с обесточенных труб, осколки штукатурки вдоль плинтусов или свисающую на коротком проводе светодиодную колбу. «Ебучая лампочка, и как уцелела?..»
Хотел бы Ян, чтобы ему повезло так же.
Медленно, стараясь не высовываться больше нужного, Ян встал на колено и устроил «Маузер» на подоконнике. Так же медленно выглянул, стараясь понять, что их вообще ждёт. На полу рядом с Яном лежал один из «Панцерфаустов» — кто на раздаче, тот и завтракает первым.
— Пацаны, — сказал он, не выходя в эфир, просто голосом. — Пацаны, сейчас пиздец будет.