А Ботинку в голову лезла мутная ерунда — из-за тряски мутная в прямом смысле. От нервов, наверное. Последние часы, пока жирный космический кашалот размещался на геосинхронной, Лехтонен шутил за двоих. Даром что Макс, их штатный юморист, остался в лазарете с неким обострением жопы. Стебался, докапывался, дрочил почём зря колоду. Теперь Ян дошутился: молчал, глотая кислые слюни, и судорожно водил глазами по мерцающим проекциям. Здесь холм, там роща, а тут цифровые пятна каких-то коровников — точь-в-точь как дома, только дома жили по деревням. Ян уже окрестил Эстерель «швабскими домиками», чем и поделился, неудержимо хихикая. Получил окрик, заткнулся. Как запомнить всё и сразу, он не представлял, позволив базовым инстинктам запоминать вместо себя — они лучше прикинут, как жить.
Без разговоров в голове стало совсем тесно. Почему-то, падая с высокой орбиты, Ян Лехтонен по кличке Ботинок думал о том, что его комбинезон сделан на Новой Баварии. И комбинезон, и, пардон, трусы — то бишь, «нателка». И большинство прочей текстильно-тактильной снаряги. И ботинки на маслобензостойкой подошве. Серьёзно, даже нашитая на какой-то шов у штанин бирка встала как живая: «Сделано на Новой Баварии. Стирать до 100 °С. Устойчиво к окрашиванию». Устойчиво, сука, к окрашиванию...
Под стук пуль белобрысый десантник скривился, прикрывая глаза. Он видел на тренировках пулемёты пятидесятого калибра. Пуля — два сложенных пальца толщиной. Такая пробьёт бетонный забор, движок гражданского джипа и хер знает, что ещё. Арамидное волокно сразу показалось мягким и каким-то слишком лёгким. А что, на тренировках можно было ещё пару фунтов кевлара добавить. А то и десять, если выжить поможет.
Лехтонен сдёрнул ремни, баллон. Он нырнул в свет одним из первых, перекидывая штурмовую винтовку наизготовку. Серый корпус «Маузера» стал для него единственным осмысленным существом: ребристый цилиндрик подствольного модуля, сталь и пластик ствольной коробки, до боли напоминающей стрелковые экземпляры двадцатого века. «Лишь бы не подвела».
— Гора, порви их! — крикнул он, огромным усилием воли заставляя себя сорваться на бег.
Сердце рухнуло в пятки, когда Ян понял, что оказался один под безбрежно высоким небом. Ни душного трюма, ни рамы фиксатора — только серый дым прикрытия. Это страшное, оглушительное чувство звенело в голове лишь секунду, но его оказалось достаточно. В следующий миг Лехтонен уже слышал топот ботинок за спиной.