…Нияте было почти столько же зим, сколько стукнуло ее матери, когда сама Судьба подтолкнула ее бежать в сторону эльфийских лесов. За годы странствий и тренировок у Нантье полуэльфийке ни раз и не два доводилось видеть девушек не старше себя самой, тогдашней, находивших покой и семейное счастье в мужских объятьях. Ее это не тревожило. Мысли о любви, любви плотской – не платонической, бродили где-то рядом, на периферии ее сознания, но не терзали одинокими ночами ни ее души, ни ее тела. Они не были ей чужды: как и другие, она испытывала восхищение, замечая проявление страстных эмоций между молодыми людьми; смущение, завидев их открытое выражение чувств в публичном месте; она была способна мечтать, что однажды и сама влюбиться в кого-то столь сильно, что не станет обращать внимания ни на окружение, ни на время, ни на ситуацию. Орланди не смущало, что, несмотря на свой возраст, она, как говориться, до сих пор ходила «в девках». До этого момента…
Это не было ее большой тайной за семью печатями, она не стыдилась этого, и все же… Это было Ее! Личным! А теперь кто-то, прознав про это, посчитал забавным. Посчитал удачным. Посчитал это способом заработать больше звонких монет. Она не знала наверняка, что именно скрывалось за усмешкой Армадира, и ей было, честно говоря, плевать. Даже "подарок" в виде обещанной одежды, о которой сама же полуэльфийка просила своих пленителей лишь мгновения назад, не мог унять ее гнева. Говорят, злость притупляет разум, затмевает собой другие чувства. Нията и сама видела нечто подобное, когда Богиня сводила ее и наставника в смертельной схватке с обезумевшими зверьми или лесными духами. Но эта эмоция была другой. Она освежала, помогала сфокусироваться. Словно девушка вновь держала в руках холодную сталь клинка, словно не было вокруг сводящих с ума, полных животной похоти и агрессии взглядов. Именно из-за этого на ее лице не дрогнул ни один мускул, когда вокруг раздались похабные смешки, когда где-то рядом, за ее спиной, мерзавец Ровва торговался со своим главарем за живую, свободную женщину, точно за кусок мяса где-то на базаре Неверса. Она также сдержано забрала у Гернана свое покрывало, накинув его себе на плечи. Орланди не была спокойна или беспечна. Она была предельно сосредоточена. Если раньше ее мысли носились в панике, стучась о хрупкие стенки рассудка, грозясь пробить их в любое мгновение, точно те были сделаны из соломы, то сейчас девушка точно прозрела. Странно, ведь это было совсем не сложно? Да, мысль была предельно простой: «Эти мерзавцы не получить ни одной монетки, ни за мое тело, ни за мою жизнь». Говорят, злость притупляет разум… но иногда… иногда она позволяет четко увидеть свою цель, особенно, если та всегда была прямо перед твоим носом.
- Сколько? – холодно спросила Ния темноволосого молодца, когда тот протягивал ей «одежду», глядя куда-то ему за спину безучастным взглядом. – Сколько ты и твой атаман планируете выручить за меня на рынках Кальмары? Сколько я «такая» стою? – ее взгляд скользнул обратно, впившись прямо в глаза Гернана, словно полуэльфийка изо всех сил старалась отыскать в них хоть что-то, что можно было назвать совестью. Она не знала почему, но Орланди была уверена, что если и этот молодой мужчина был начисто ее лишен, то для остальных его подельников, собравшихся в сей зале, надежды не было и вовсе. Подождав лишь самую малость – ведь ничто не обязывало ее собеседника искренне отвечать на вопрос «наглой пленницы», еще несколько минут назад трясшейся от страха и стыда, - паладин развернулась к бандиту спиной и глубоко вздохнула. Нужно было собраться. То, что ее собственные беспорядочные мысли наконец-то выстроились в нужном направлении, вовсе не означало, что Нията теперь знала, откуда начать или что же именно ей следует предпринять в первую очередь. Но даже так, девушка все еще оставалась самой собой. И если уж судьба и души мерзавцев, проживавших в этой крепости, ее больше не волновали (иначе, нежели субъект, на которой можно будет выплеснуть свой праведный гнев… или что еще похуже), то вот перестать переживать о тех несчастных, что, подобно ей самой, оказались заточенными здесь против своей воли, полуэльфийка никак не могла. Ронан и Лео? Пожалуй, снега скорее сточат до основания эти стены, чем этим двоим понадобится ее моральная поддержка! Лилиан? А ведь она могла быть еще моложе самой Нии! И те шрамы… Закалили ли они ее душу? Или сделали лишь более острой и хрупкой? Готова ли Дикая Кошка будет принять руку помощи и слова сочувствия? Скорее всего, у них еще будет возможность узнать это в той сырой, провонявшей камере. А значит… Быстро отыскав среди толпы пленников знакомый рыжеволосый силуэт, Орланди засеменила по направлению к бардессе. «Как ты? Все ли в порядке? Ты держишься?» - глупые вопросы. Риторические вопросы. Нужные вопросы. Просто, чтобы показать, что ты здесь не одна. Что здесь есть другие, вроде тебя. Что здесь есть кто-то, кому не "все равно".
- Кэлла? – негромко окликнула свою бывшую спутницу по каравану Нията, но вместо тех самых слов неожиданно прошептала певице прямо в лицо, крепко сжав ее предплечье: - Ты справишься. Не поддавайся отчаянию. Не позволь этим людям сломить себя. Помнишь? Ночь темна, но придет рассвет, - последние слова она почти что пропела, пускай и едва слышно. Паладин улыбнулась Тибории той самой, ободряющей и такой привычной для нее самой улыбкой. Разве что выглядела она теперь чуточку иначе, взрослее что ли? Говорила ли Орланди эти слова одной лишь Кэлле? Или же предназначались они им обеим? Тяжело сказать… Но девушка искренне надеялась, что и на бардессу они окажут столь же благостное влияние, ведь ей они все-таки помогли…