Норберт с трудом взглянул на неё. Ему казалось неправильным делать это сейчас, делать это так. Рядом лежал Бони, и сердце подростка ещё хранило воспоминания о его неловких прикосновениях по пути к мотелю. Норберт вспомнил тянущее желание курить в тот момент, пропавшее после известий от Кэт — оно вернулось. С ним вернулось и другое желание. Несмотря на всё, Норберт оставался всего лишь семнадцатилетним парнем, а схлынувший адреналин бросал гормоны навстречу неуёмному воображению.
Рядом лежал Бони. Мёртвый Бони. А Норберт с трудом отвёл взгляд от стройного тела Кристин, кажущегося фантомным, почти призрачным в свете звёзд. Девушка была бледна как статуя, но миф о Пигмалионе всегда был любимым из мифов Норберта.
— Здесь и здесь, — мальчик протянул руку, остановив пальцы в дюйме от её кожи.
Он ненавидел себя.
Бони, Хаген, шериф.
Кэт.
А он...
— ... можно? — закончил он сквозь дрогнувший от выдоха пар.
— Да, — шепнула Кристин, поворачиваясь той щекой, куда указал Норберт.
Его пальцы оказались холодными и тёплыми одновременно. Тонкие, длинные, исполосованные на подушечках шрамиками от струн и хлебных ножей. С по-дурацки остриженными ногтями. Пальцы бродяги и музыканта, который почему-то представлялся то молча ведущим автомобиль в темноту, то беспечно прижавшимся к микрофону на сцене дешёвого бара. Сверхчувствительное обоняние вампира считывало запах гари от пороховых частиц со взятого недавно пистолета. Запах бензина и кожаного салона, сигарет и всего остального, что превращает абстрактную персону в конкретного узнаваемого человека — Норберта Ангарию.
Норберт коснулся её скулы, затем щеки и шеи, внимательно наблюдая за своими действиями из-под неровной чёлки. Девушка покорно ждала, застыв под его пальцами. Только ресницы дрожали от бегающего взгляда. Наконец, она посмотрела прямо на Норберта.
— Прости меня... Я навлекла на нас большие проблемы.
— Забей, — он слегка качнул головой.
В свете из салона кровь на снегу казалась шампанским, что пролил беспечный Гэтсби. Тот самый, в исполнении ди Каприо, обещавшего блеск и забвение. Норберт печально улыбался.
— У нас уже были большие проблемы, просто мы не хотели о них говорить. Ты же сама видела эту... пентаграмму отношений, блин. Иногда мне казалось, что всё держится на Хагене. Потом я понимал, что у него не меньше проблем, чем у всех. А Бони был наркоманом, который уже не всплывёт. Кэт ехала с нами, хотя ненавидела его. Она боялась моего самоубийства из-за него, я думаю. Как будто не знала, что я трус. Хаген тратил себя на нас. Страдал, потому что не мог повторить свой главный шедевр: «Святых» или как его там, — Норберт снова покачал головой, бережно стирая с шеи Кристин последний потёк:
— Так что забей. Проблем здесь и так хватало.
— А что ты хотел написать в записке? — взгляд Кристин снова убежал в снег.
Юноша не убирал руку, хотя давно бы мог. Но кончиками пальцев он чувствовал отсутствие пульса там, где ему следовало быть, и тонул в этом ощущении. Так и сидел — как глупый шаман, говорящий с призраком.
— «Это Бони из Мемфиса. У него осталась бабушка. Его убил продавец на заправке у мотеля». «Это Хаген Рейн+Марк, известный писатель. Его загрыз волк». «Это Остлер. Он плохой шериф. Он похищал людей вместе с портье из мотеля в Шелл-Рок и похитил нашу подругу. Он хотел застрелить нас, но его тоже загрыз волк», — продекламировал Норберт, делая смысловые паузы между эпитафиями. — Хаген говорил, что я плохой писатель. Но, мне кажется, тебе пойдёт стать новым волком Айовы.