Возражений не последовало, хотя вокалист не считал, что Бони плевать. Да, Бони был большим ребёнком, помесью младенца и ротвейлера, который всегда будет поступать так, как хочет. Раньше Норберт думал, что это доведёт Бони до тюрьмы. Теперь был уверен, что однажды его просто застрелят. Но сейчас речь шла о другом.
— Я не знал, что у тебя есть брат, — медленно ответил Норберт. В его памяти стояли собственные слёзы несколько минут назад. — И... я понял, что вообще ничего не знаю о тебе. Это странно. Странно вдруг понимать подобное. Как будто я очнулся на чужой вечеринке.
Подросток помотал головой, сворачивая вслед за «скорой» на какую-то снежную просеку. Неожиданно его речь стала торопливой, как будто он хотел высказать сразу всё, что очень давно думал, но не находил, кому сказать:
— Мне... понимаешь, мне тяжело судить о других людях. Я... они... чёрт... Понимаешь, иногда они есть, а иногда их нет, а я не знаю, что должен чувствовать. Я всегда боялся этого. Думал, что ребята из группы помогут мне понять, что мне нужно говорить, что делать, чего ждать. Чтобы я хотя бы перестал улыбаться как пластиковый манекен в «Уолмарте». Мы ведь «Жнецы грёз», блин! Мы же играем рок, значит, должны знать струны души, и всё такое. Сука, я такой дебил...
Норберт горько рассмеялся. Словно почувствовав его настроение, «Понтиак» заскрипел картером о смёрзшийся наст. Высокому фургону было легко ехать по бездорожью, а вот мускул-кар еле продирался следом, двигаясь колея в колею. Отвлёкшись на управление, Ангария замолчал и казалось, что он уже ничего не скажет, когда он всё-таки добавил:
— Но ты ведь с нами. Значит, ты мой друг. Ведь так это должно работать?
— Если только ты действительно так чувствуешь, — мягкость вернулась в голос девушки, — Вообще у меня целых два брата и сестра. И, как ни странно, только один мне действительно друг. Вот по нему я скучаю... И если бы с ним что-то случилось, то я... переживала бы, — скорее вопросительно сказала она, ожидая реакции Норберта.
— Как с Кэт, — дополнил он.
— Что «как с Кэт»?
— Если бы с ним что-то случилось. Как с Кэт, — повторил Норберт.
— Ну да. И, на самом деле, может и не было никакого похищения, как говорит Хаген. Клерк был очень удивлен, когда я спросила про полицию... В любом случае, мы найдем её. Правда, Берти. Мы всё сделаем. Ты не один... — с особой чуткостью заключила Кристин.
Хорошо отлаженный мотор урчал перед ними. Ночь клубилась за окнами, а на снегу плясали белые сполохи фар. Они ехали в темноте и тишине. Норберт так и не улыбнулся по-настоящему, но наконец уголок его тёмных губ приподнялся:
— Я знаю.
Юноша больше не отрывал взгляда от дороги, заговорив снова только когда Хаген начал сбавлять ход.
— Её душа живёт в этой машине, Кристин. Напоминает о себе каждую секунду. Это почти сводит с ума. Я терпеть не мог Кэт за то, что она к нам привязалась. Вроде как не могла оставить меня в покое, хотя я просил об этом. Таскалась с нами, помогала с концертами, заботилась, лезла к Бони, лезла в мою жизнь. Думаю, звонила маме каждую неделю. А теперь, когда её нет, я чувствую, что весь этот снеговик разваливается на отдельные шарики. Как будто с ней мы потеряли самое важное.