Рейнмарк вернулся ко двери в комнату и присел на корточки у троицы ведущих внутрь мокрых следов. Как писатель — ну ладно, скорее просто как человек просторной души и острого интеллекта — он умел распознавать людей по их метафорическим "следам". Ну, наподобии того, что делал Шерлок Холмс. Он смотрел на то, какие слова люди использовали, на состояние их одежды, на маньеризм, на манеры, на то, как они писали, как они говорили, на их руки, на следы мела на подоле их костюма...
Он следовал по этим "следам" и приходил к человеку. Часто — в более чем 55% случаев — то был совершенно иной человек, нежели тот, которого Хаген изобразил перед своим внутренним взором, ориентирующуюся на эти свои "интуицию" и "знание людей".
Оно и не удивительно, все эти холмсовские методы не особо работали в реальной жизни. Все же Холмс был для Артура Конан Дойля как вампиры были для Рейнмарка. Нелюбимым рыжеволосым ребенком без души, которого ты выблевываешь на бумагу в ожидании получить за это быстрый пейчек. Он даже не потрудился назвать правильно следственный метод своего сыщика. Заключения от частных вещей к общим называется индукция, не дедукция. Насколько Хаген знал, магнум опус Дойля была книга о валлийских лучниках, которую никто никогда не читал и не прочитает.
Но Хаген любил все же выстраивать всякие разные индуктивные умозаключения о встреченных им незнакомцах. Писать их историю про себя, если можно так выразиться. Особенно он любил делать это, когда сидел в баре, тогда его не ведущими ничего жертвами становились другие посетители и персонал заведения. На самом деле, это было некоторым клише. Американский писатель сидит в баре и придумывает жизненные истории для незнакомых ему людей. Блах! Столько самодовольной сентиментальности и псевдоинтеллектуальности! Хагену стоило записать эту идею и продать. Здесь может быть зарыто свое золото.
В любом случае, о зарытом золоте. В армии его научили читать другие следы. Не метафорические. Те, которые на земле. Вот как эти три отметины здесь. Опытному человеку, имеющему минутку приложить усилие, они могли сказать многое.