Валентайн стоит в строю сержантов правофланговым. Смешно, наверное, со стороны. Уайт и Миллс, конечно, тоже не великаны, но все-таки повыше. Оба в форме. Стоят почти как по картинке с устава. И Валентайн такой, в гражданской куртке, с двумя стволами за плечами, руки на них лежат, будто не солдат, а местный богатей на охоту выбрался, смешной такой. А все-таки такой же солдат. Штаны такого же цвета. Ботинки той же кожи. Жетон в кармане.
А все-таки не такой. Не совсем. Стоит, смотрит, не на капитана, а прямо в стремительно темнеющее небо. О чем ты думаешь, штаб-сержант? Что видишь там важнее того, что ты молодец и вообще стоящий мужик? Что заставляет тебя пренебречь воинской дисциплиной под неодобрительным взором командира.
– Хоть бы небо рассеялось завтра, штурмовики бы хоть прислали. – говорит тихо Валентайн одновременно с последними словами капитана и орет уже после них, впрочем, не страшно и не сильно, – Разойтись!
Сержант – становой хребет армии. Сержанту положено знать все обо всем обо всех. Сержант должен быть способен командовать взводом, обслуживать хоть какую-нибудь технику и вести учет всего, что ему поручат вести. В общем, почти как офицер, только не офицер. Так что баловать свою желудок сержанту, да еще и с приставкой "штаб-" некогда.
Валентайн скидывают куртку и левую каску, автомат с карабином, и даже пистолет прячет под кителем. В одно мгновение он смешивается с серой массой, только и выдают, что заплатка на голове, да затершиеся, почти однотонные знаки различия. Последний раз его подмечают, когда видят, что Вудроу слишком быстро расправляется с такой вкуснятиной, вгрызаясь в мясо, как в нацистскую глотку, да усиленно чавкая, не поспевая соблюдать приличия за столом.
Некогда балдеть сержанту. Он плавает меж столов с блокнотом и карандашом, выспрашивая и про потери, и про раненых, и про матчасть, и вообще за всю жизнь свою в течение суток. Некоторые поначалу отмахивались, слишком быстро расслабившись, но вид бессердечного, безэмоционального сержанта, сверлившего затылок взглядом, расслабиться не давал.
Потом Валентайн засел в углу, безостановочно чиркая в блокноте, лишь прерываясь на починку карандаша штык-ножом. Список личного состава, полностью и пофамильно по отделениям. Убитые и пропавшие без вести пофамильно. Раненные пофамильно. Материальная часть и потери в ней. Вроде бы все указано, но у Вуди просыпается, что называется, вдохновение. Ему хочется написать что-то еще, и с полминуты он сидит, грызя кончик карандаша.
Вот он выводит: "Итоги боев за истекшие сутки". И понимает, что он ничего не помнит. Ничего существенного, по вопросу. Не помнит, сколько подбито танков, сколько выставлено мин, сколько уничтожено пехоты. Кровь, грязь, трупы – вот это все, перед глазами. А так... Рука тянется уже зачеркнуть строчку, но Валентайн останавливается. Прикидывает так, этак. И, цыкнув языком в духе "да и так сойдет", пишет: "За сегодняшний день противник с превосходящими потерями в людях и технике остановлен на всех участках боевых действий группы". Вроде бы сухо. А с другой стороны, найдите хоть кого-нибудь, кто переживет все это и скажет лучше?
Итоги получились короткими, и Вуди недоволен. Муза требует что-то еще. Так что он пишет: "Отличившиеся в боях". Тут все просто. И Панде, извиняюсь, пулеметчику отделения рядовому Уиндеру за всю хуйню. И сержанту Уайту. Дженкинсу, который гранату в танк запулил. Флоресу, который не отошел от пулемета. И Саммерсу, несмотря на то, что он немножко накосепорил. Теперь уж, видимо, никто ему за того козла не предъявит...
Валентайн оценивает список и теперь он удовлетворен. Теперь листок выглядит солидно. А то, что нет указаний, за что именно – пусть уже штабные бумажки сочиняют. А Валентайн никого лишнего не вписал. Даже себя не вписал. Еще чего не хватало. Вудроу вырывает листы с докладом, но сдаваться не идет. Стучит грифелем по карандашу, но не пишет. Вздумалось штаб-сержанту письмо домой написать, а то последнее письмо из Меца отправил. А писать-то и нечего. Матери что напишешь – жив, здоров, кормят хорошо. В кино вон водят. Немцы пачками сдаются. Можно было бы написать отцу, он бы, конечно, понял. Да раскроешь разве душу так, чтобы пропустила военная цензура? В общем, так и остался листок пустым, разве что с точками карандашными.
– Капитан, сэр. – напугал офицеров Валентайн, стукнув каблуками, – Лейтенант, сэр, разрешите. Отчет за сутки. Разрешите идти.
Валентайн не спрашивал. Развернулся на месте и пошел восвояси. Надо, пожалуй, перекурить. Настроение уже никуда что-то.
Вышел на улицу, как был, без куртки, без шапки. Первым делом вытер лицо снегом. Какой-то здесь снег другой. Чистый. На передке он другой совсем, пороховой. В рот возьмешь – хуже морской воды. Тут полегче. Можно, наверное, будет набрать, растопить и с утречка помыться. Куртку на замену достать. А то как чушка какая-то.
Закурил. На полный, точнее, забитый желудок табак идет хорошо, даже бросать курить не хочется. Одно плохо, рядом никого нет. Перекинуться хоть парой бестолковых фраз. А то мысли в голову лезут, лезут. Будто они пищат в голове, встревоженные разрывами снарядов и рикошетами пуль от черепной коробки. Что делать, как поступить... Взгляд ловит козлину эту глючную. Вряд ли его видит кто-то еще. Ну и хорошо. Значит, козлина сможет смотреть только на Валентайна. А он медленно тянет сигарету и щурит глаза с чувством собственного превосходства. Какая-то злобно-хитрая ухмылка на лице у сержанта.
Нервы... душа какая-то. Тут, блять, немцы со всех сторон прут, завтра опять воевать. А ты все в душу смотришь. Завтра разберемся. После боя. Валентайн зажимает двумя пальцами окурок и складывает руку пистолетиком. Пистолетик целит прямо в своего подопечного. А кто же он? Или что теперь, раз глюк, призрак, так теперь кланятся перед ним. Это уж дудки. Помер – ну и катись отсюда в свое загробье. А не помер – добьем. Потом догоним, и еще раз добьем. Большой палец руки складывается, как курок, и еще не потухший бычок вылетает из рук.
Бам. Все.
Валентайн опять проплывает меж столов и пропадает из виду на совсем. Пользуясь почти всеобщим балдежом, он успешно проникает в помещение, отведенное под инженерку. Конечно, мотки проволоки и сломанные кирко-мотыги его не интересуют. А вот земленосные мешки – то, что нужно. Не зажигая свет, он раскидывает их прямо по полу, создавая вполне приличную для солдата бродяжью ночлежку, даже на подушку хватило. И искать если начнут – заебутся. Сегодня и без него справятся, а не выспавшимся завтра воевать будет трудно.
Вуди улегся. Уже лежа поковырялся в карманах, достал таблеточки. Не те, которые бодрят, а наоборот. Одновременно выпал листочек с адресом Инес. Улыбнулся, сложил лист пополам и переложил в нагрудный карман. И так и уснул, с улыбкой.
А с остальным завтра разберемся.