Помощник снайпера складывает покорёженный короб в бтр и молча крестится, шепча какую-то молитву. Виноватый взгляд у него почему-то, словно если бы сдал он сразу рацию, то и не было бы ничего, а теперь если уж сам Грегори Джармуш про Шнайдера этого упомянул, то назад не отвернёшь, не оспоришь. Семенит тенью очкастый наблюдатель за своим старшим, даже движения почти точно повторяет, то ли невольно, то ли в попытке хоть как-то умиротворить одержимого.
Слышал про этого Шнайдера разное. Половина на глупые байки смахивает, другая ー на байки страшные, непонятные, непроверяемые. Кто-то уверен, что конец этого снайпера-аса германского близок, если уже не настал давно. Кто-то старика-Джармуша натурально поехавшим на всю голову считает, дескать цену себе анархист в форме набивает, чушь всякую про немезиду свою выдумывает, незаменимым прослыть хочет, чтобы поменьше честной работой грузили, халявщика хренова. Кто-то божится, что злобный Грег ему жизнь спас. Кто-то чертыхается, сквозь зубы про живые приманки из боевых товарищей рассказывая. Недолго живые, как правило. Один в шею подстреленный в Италии долго в госпитале мучился; доктора всё в толк взять не могли, почему рана не заживает. Потом записку накорябал, в два слова. "Я сдаюсь". И тут же на поправку пошёл, но сам будто из тела вышел. Взгляд в одну точку, на разговоры не реагирует, сидит себе часами в кресле плетёном на веранде, сам такая же мебель. Комиссовали.
Придавал ли значение всему этому, Сержант? Стоило ли оно нервов?
Есть теперь повод задуматься ー тут их не пощекотать, тут порвать могут.
***
Полковник-лейтенант угрюмо выслушивает Бейкера, но с ответом не находится. Очевидцу всегда виднее, как оно там на самом деле было. Жаль, мало его, очевидца, и чем дальше, тем меньше. По кускам память о событии умирает, воспоминание за воспоминанием на алтарь войны кладёт. Где твои очевидцы завтра будут, Лейтенант? Сколько их в живых останется через неделю, через месяц, через год? Тех, в ком обида говорит да кем свои амбиции двигают ー всегда больше будет, и голосить они будут громче, и писать активнее, хоть доклады, хоть мемуары.
Кивает раздражённо командир артбатов, выгоняет на улицу собеседника движением дёргающейся щеки. Кем он его видит, строптивым воякой или просто более удачливым союзником-командиром, молодым и толковым, в затылок дышащим... Что лучше, надменная снисходительность или осознанная зависть? Так или иначе, удар краутских диверсантов хоть цели и не достиг, но рану оставил неприятную, и последствия её налицо. Может, отойдёт и подобреет потом полковник-лейтенант, а может и нет. Потеряй сам Бейкер в бою всех своих приближенных подчинённых, и может также смотрел бы на залётного соседа по линии фронта.
***
На улице у распахнутых дверей в замок стоит-дожидается продолжения судьбоносной встречи чернокожий паренёк. Пинки Барнер, везучий-невезучий охранник всея артиллерии, только что о нём речь шла.
ー Сэр, разрешите обратиться? ー всё-таки решается на разговор рядовой с БАР’ом, ー Я, я тут почти под окном стоял, и полковника-лейтенанта слышал. Я ненарочно! Но подумал, в общем, и клич кинул, скоро всё отделение у дороги будет. Разрешите проверить, как там сборы, поторопить если что?
Такая скорость с выделением личного состава на перевод в Снафу не может не удивить.