Вуди не заметил, что там с ним проделал доморощенный капеллан, но, как доморощенный человек войны, заметил другое. Заметил – и потянулся к молодому:
– Подожди-ка. Это не наша станция битая?
Наша, конечно, сам ее в глаза видел. А вот чего она у снайперов делает. Очевидно, кто-то им дал. Скорее всего, Бейкер и распорядился. А, зная уже немножко взводного, следовало предполагать, что он дал им рацию прямо на сейчас. А потом все, такой неразумной щедрости от разумного лейтенанта ожидать не следует. А вы, значит, такие-сякие, решили сыграть в евреев? Не на того напали.
– Мужики, я, конечно, без претензии. Но и вы поймите – вас вон двое, а у нас орда целая, по нынешним меркам. И на всех – одна рация пехотная. Лейтенант, опять же, ругаться будет. Я все понимаю, но прошу вернуть имущество на родину.
Валентайн сел, слегка отодвинув от себя плед, показывая, что в принципе на чужой трофей он не претендует, и если снайпера решат обидеться и потребовать баш на баш, то это их право.
Честно говоря, Вуди чувствовал даже какую-то неловкость. Он в принципе уважал всех людей, тянущих лямку на этой проклятой войне, а тех, кто относится к нему хорошо, особенно. И не любил что-то требовать, если знал, что и тем, у кого приходится отбирать, вещь нужна. Хотя и знал, что он, Валентайн то бишь, прав, как, например, и сейчас.
– С Бейкером поговорите, может, разрешит. Но вряд ли, думаю.