Не смотря на замолкшую ствольную артиллерию, не смотря на затихших в лесу германских миномётчиков ー адский концерт продолжается. Словно и не делали паузу планеристы на корректировку арт-огня, словно не сыпали только что мины севернее цели, пугая врагов лишь свистом осколков. Переход одного обстрела в другой плавнейший, последствия его ужасающи.
У застигнутых на открытом месте фолькс-гренадёров нет шансов. Кто-то пытается залечь в кювете у дороги, но его целиком пожирает взрыв прямого попадания. Кто-то переходит на спринт в попытке добежать до сторожки у ворот, но успевает отсрочить смерть лишь на несколько шагов. Сбитые взрывной волной каски, выдранные из курток рукава. Замахнувшемуся на бтр гранатой крауту осколок перебивает локоть, и он роняет взведённую "колотушку" под ноги. Отчаянные команды вражеского командира обрываются на полуслове. Всё тонет в череде взрывов, сливающихся в единый оглушительный рёв.
После такого ружейно-пулемётная стрельба воспринимается буднично, даже приятно, как что-то стабильное, живое. Гаранды щёлкают чаще германских самострелок и автоматов, а тот пулемёт хоть и МГ, но свой. Кажется, это перелом. Молящие о прекращении огня крики краутов никого не удивляют. Странно то, что под таким перекрёстным огнём ещё кто-то выжил.
К ганомагу подходит, пошатываясь, Корсмэн.
Его покрытые кровью руки дрожат, голос тоже.
Никто не хочет встречаться с ним взглядом.