Как в тире на выбывание, до первого промаха. В макушку ближайшему с гранатой, почти в упор сквозь каску, в затылок следующему-простоволосому, в лицо его соседу, повернувшемуся на выстрел. Четвёртый подальше, и ему уже две пули. Промазал хоть раз ー передай ход, и вот уже разворачиваются к стоящему по пояс в воронке Уиндеру стрелки-соперники, вскидывают винтовки. И тогда ー к чёрту правила, война же. Стреляешь опять, Рядовой, ещё дважды, до щелчка. На этот раз уже без промашек.
Шесть свежих трупов на краю опушки и бегущие прочь без оружия крауты. Кого-то добивают в спину из окопов, кого-то лишь задевают, и он ковыляет из последних сил, подволакивая окровавленную ногу. Никому из них не пересечь это поле.
Свои по Уиндеру не стреляют. Признали, не смотря грязь на форме, видели, как вертится здоровяк на месте, стреляя чуть ли не во все стороны разом. Если бы не он, гранаты гренадёров собрали бы свой урожай среди пехотинцев-защитников.
***
...Отбрасываешь "колотушку", Лейтенант, и знаешь заранее, что не успеешь, но обойдётся. Если бы только другой рукой схватился! На долю этой уже перепало слишком много всего за эти два дня.
Взрыв в трёх ярдах сечёт ладонь, руку, локоть и предплечье, раздирая рукав до плеча, оставляя мочалку лоскутов ткани и кожи. Незримая волна толкает на заднюю стенку окопа, вышибает дух ударом в лицо. Мир приседает и скрывается за бруствером, боязливо прислушиваясь к сердцебиению контуженного отзвуками близкой перестрелки. Входишь с ним в резонанс, Лейтенант, и слышишь его пульс, на подсознательном уровне понимаешь, что происходит. Кто-то перестрелял остатки панцер-гренадёрского взвода до того, как те успели продолжить свою атаку, кто-то ловкий и меткий, кто-то один ー слишком много было пистолетных хлопков и слишком мало винтовочных выстрелов. Вспоминаешь вертящего в руках трофейный Люгер Панду. Он живой. Он вернулся. Конец озарения. Моргаешь и проваливаешься в короткое забытье.
Боль и жар, встревоженное лицо радиста.
Взрывы мин, стук в висках.
Мокрота на лице, кровь перед глазами.
Нет. Это Джонни брызгает водой из фляги, протягивает крышку, отпить через край. У него из бока каски торчит осколок, стекают по щеке и шее тонкие алые струйки.
С трудом приходишь в себя, Лейтенант. Привстаёшь с помощью верного капрала на одно колено, чтобы поравняться с миром по ту сторону окопа. Там всё на месте, и всё другое.
Распахнут люк на повернувшей башню пантере ー спрыгивает наземь последний из удирающих танкистов, которых безнадёжно пытаются удержать фолькс-гренадёры. У тех потери. Красные брызги на броне панцера, служившего им укрытием, но не от мин за спинами. Забору поодаль тоже досталось ー где-то осыпались камни, обнажая пулемётный станок, где-то обвалился целый угол, и теперь там снуют крауты, оттаскивая вопящих тяжелораненых вглубь деревни. Их товарищи остервенело расстреливают опушку целым арсеналом оставшихся стволов: винтовками, автоматами и злобным мясником-пулемётом.
Свистят пули между деревьев, роем спятивших дятлов простукивают и без того испещрённые боевыми шрамами стволы. Окопы недостаточно глубоки, и ведущие ответный огонь бойцы нет-нет да выхватывают по пуле тут и там, наполняют опушку криками, стонами и рычанием. В сочетании с какофонией пальбы звуков так много, что даже мощный взрыв на северном конце поля кажется лишь логичным продолжением боевого концерта. Боеукладка. Смятая башня пантеры падает у её же выгорающего изнутри корпуса. Наконец-то подошедшая бронетехника ー не игры контуженного разума.
ПТО (за одной из них Уайт) стреляют на юго-запад под градом пуль, и там тоже слышны хлопки попаданий, а навстречу мстительным рипостом мчится снаряд хетцера ー все стреляют по всем, слишком много событий, часть из которых просто дорисовывается тренированным Лейтенантским воображением. Резким уколом вспыхивает боль в затылке. Хочется снять каску и утереть лоб. Одежда кажется пропитанной потом, но тело бьёт озноб, трясёт лихорадка осознания. Смерть прошла рядом. Как вчера, но ближе. Следы войны, наблюдающей за слабеющей жертвой как стая терпеливых волков.