 |
|
— Ссууука! — не своим голосом заорал Бреннард. — Ссууука поганая! Отчаянье, ужас, ярость, агония — всё смешалось в этом возгласе. Бреннард слышал свой собственный крик, чувствовал, как шевелятся губы, но страшнее этого ора было то, что происходило внутри: Чёрный метался по сознанию дворянина, как хищная птица по клетке. Птица, которой вырвали когти и перерубили крылья. Слишком поздно он, отвлекшись на внешнюю угрозу, понял, что от хозяина нового тела стоило ждать беды. Слишком беспечен и самоуверен был. А теперь Бренн давил, спрессовывал чёрные перья и жилы в один липкий, кровавый комок, и Ворон, упустивший момент, уже не мог противостоять этому. Здесь, в обычном мире, не было у него власти над убийцей, скрепленной правом крови убитого, была только сила, но и дворянин оказался неожиданно, нереально силён. Ворон метался в агонии, но уже было понятно, кто победит в этой схватке. Бреннард почувстовал, как ноги, глаза, даже волчьи лапы — всё, что он так недостаточно ценил раньше, возвращаются, становятся единым целым с разумом, двигаются ещё неуверенно, словно после долго сна, но уже подчиняясь хозяину. Сколько продолжалась эта борьба, дворянин бы не смог ответить. А во вне прошли-то всего пара секунд. И эта пара секунд кардинально изменили расстановку сил Бреннард свободен от эффектов, может действовать по свой воле, колдуна в сознании больше нет. Крик Бреннарда, очевидно, помог Рыжей определиться. Она метнулась к Фоме, протянув к тому обе руки, и в это самое время забытый всеми цыган прыгнул на ведьму, топорща тигриные когти. Страшные звериные крюки пронеслись в каком-то сантиметре перед лицом колдуньи, лишь чудом — чёрным чудом не задев. Рыжая отпрыгнула, но даже не отвлеклась, так и продолжала испепелять взглядом Фому. Лесовод почувствовал, что не может больше отвести взгляд от этих глаз, которые почему-то тоже оказались рыжими. Красными. Алыми. И не глаза вовсе, а драгоценные камни. Вроде тех, что валяются на столе. Эта мысль промелькнула и сгорела, потому что Фоме стало вдруг жарко, очень жарко от взгляда колдуньи, он почувствовал, что горит, горит изнутри. От невыносимой боли спазмом сжалось горло, но лесовед ещё успел крикнуть. Крикнуть так же отчаянно, как и Бреннард за миг до этого. А потом то, что было Фомой Дубнем осело на полу хаты кучками пепла. Оскальзываясь на пепле, Рыжая повернулась, наконец, к цыгану, протягивая руки. Кажется, она собиралась проделать тот же самый фокус и с ним. Потом остановилась, вопросительно взглянула на Бреннарда. — Этот нужен?
|