А у Оливера не осталось сил даже на то, чтобы ругаться. Всё, что он хотел сказать, уже было сказано: выкрикнуто надтреснутым голосом, вырвалось пополам с хрипом сквозь немеющие губы, прозвучало без слов, когда Флор спотыкался на очередной льдине. Позавчера «Лед Зеплин» пели песню, которая вплеталась в события не хуже гулкого гидравлического дыхания.
With a little bit of concentration
And a little bit of helpin' hands
And a little bit of raving madness
You know it makes me feel, baby
Ни концентрации, ни дружеских рук Оливеру отчаянно не хватало. В отличие от самых разных чувств и бьющегося глубоко внутри безумия. Он рвался сквозь снег к виднеющемуся в метели зданию как бешеный пёс, преследующий бегущего человека — только бегущим человеком был он сам. Как ни странно, остов ржавеющего автомобиля придал ему сил: Флору показалось, что он видел такой же, когда проезжал в сторону Хелены. Или другой, неважно. На дорогах Монтаны может сгнить миллион автомобилей, но ни «Дженерал Моторс», ни заботливое американское общество как обычно ни хрена не заметят. Они никогда не замечают. Оливер Флор лучше многих знал, как хорошо взрослые умеют отворачиваться.
Поэтому он бежал сам. А когда выдохся, то волок ноги, помогая переставлять колени онемевшими руками. Если понадобилось, он полз бы вперёд, потому что привык быть один. Ни дружеских рук, ни концентрации — о да, детка, это чувство он знал очень хорошо. Его жизнь — его ответственность. Его безумие. Снова закричав в последнем усилии, Оливер бросился к строению.
Им двигала злость?
Нет, им двигал ужас.
«Ненавижу».