— Это место отравлено, — пробормотала Наира. — Я... я практически слышу его голос. И он всё громче. Мы плывём в сердце тьмы. Прямо по Конраду, а?
Она фыркнула, но впервые в её голосе не было интонации самоуверенного пренебрежения.
Катер втянулся под своды сосновых берегов. Здесь вода окончательно утратила привычную консистенцию, словно кислород и водород в ней заменили графической тушью. Исцарапанные борта «Прогресса» покрылись липкими дугами, от которых краска — где она ещё оставалась на ветхом катере — темнела. Ира перестала чувствовать водяную взвесь; та стала слишком тяжёлой, чтобы достать до девушек. Возможно, к лучшему.
— Ёбаная херня! У меня сейчас уши лопнут! — вполголоса выругалась Наира и резким движением заглушила мотор.
Тот смолк, и тишина, знакомая по Садоводству, затопила всё, до чего не дотянулся мрак. Страшнее всего было то, что катер продолжал медленно скользить вперёд. Не плыть, не двигаться: его словно затягивало к вязким истокам чёрной реки. Сольферино прижала пальцы к вискам, кривясь.
А Ира видела, как в лунном свете костяные животные спускаются к берегам. Вот скелет оленя склонился к воде. Он хватал её облезшими до дёсен губами, втягивая чёрный бульон, и тот лился среди белых костей, сжигая останки плоти. Вот белка поднесла к неестественно длинным зубам чёрный орех, держа его в разлагающихся лапах. А вон старый пёс, видать, сбежавший с чьей-то дачи, тяжело улёгся на белые лапы, глодая собственную плоть. Чёрные волны звали их к себе, как когда-то позвали встреченных Соколовой медведей.
— Блядь...
Сольферино медленно, как во сне, потянулась к воде за бортом.