А вторая рука втолкнула на место полупустой магазин. Чучело завизжало в лицо Ире, отправив её угасающее сознание в бесконечное падение среди миллиона звёзд, острых как противотанковые ежи. Но за мгновение до того, как выронить «Штейр», Ира Соколова, разведчик с позывным Индиго, смогла вернуть на место рукоять затвора. В обычной жизни на это требовался один взмах пальца или секундное смещение ребра ладони, но сейчас ей казалось, что она двигает с места маркшейдерскую тележку, гружёную битым минералом.
Выпущенная в упор очередь изрешетила соломенный торс, разорвала на куски заскорузлый брезент и снесла всё ещё воющую голову с сутулых плеч. Огородное чучело развеялось так же быстро, как и собралось, а вместе с ним врассыпную прыснули вороны. Кажется, тупоносые пули с полым сердечником достали кого-то из птиц, превращая их в комья грязного тумана. Но Ира уже не видела. Она сидела, хватая ртом воздух, и пыталась прийти в себя, когда ослепительная болевая волна схлынула.
Девочка не чувствовала свои губы. Не чувствовала глаз, уши или нос. Даже руки и ноги. Она не замечала ожог от горячего ствола автомата, который упал на бедро. Всё, что она чувствовала своим телом, была конвульсивная дрожь и такое облегчение, которого не мог представить ни один человек, не побывавший в пыточной камере. Она побывала. И выжила там.
Стаи птиц, лишённые управляющей воли, рассеивались под небом, к которому возвращалась прежняя голубизна. Высоко над её головой покачивались лопасти большой мельницы, бросая тени от света ясного утреннего солнца. Вместе с тёплым ветром катился над равниной запах летних трав, бурных цветов и крупных, заботливых подсолнухов. Скинув зазубренный хомут боли, природа возвращала себе позабытые было цвета. Подсолнухи стали жёлтыми, а земля смешала зелень травы, пятна мха и жёлтые линии глины. Коричневой стала мельница, грязно-белыми — стопки джутовых мешков. Всё словно бы расцветало вновь, пережив смерть и новое рождение, и Соколова расцветала вместе со всем миром. Ей казалось, что вдали звучит стрекочущий звон мотора. Но далёкий звук казался ей очередной галлюцинацией, ведь в мире, потерянном среди хвойных лесов и травяных лугов, больше не было работающих машин. Пропал в канаве трактор «Беларус», спрятались за железной оградой экскаваторы «Строймонтажа» и уткнулся в кирпичную стену пикап «Мицубиси». Крики чучел убили Лазурь и Блакита: так, может быть, они и Соколову свели с ума — так могла бы рассуждать и сама Ира, но сейчас ей просто не было дела ни до чего на свете. Она возвращалась к жизни, сидя у старой мельницы, где почти собралась умереть. Жгучее наследие недавно пережитой пытки разжимало когти медленно, отпуская жертву с большой неохотой. Мир всё ещё вибрировал, стоило только моргнуть, и тело отказывалось шевелиться.
А мотор перешёл в кашель, затем смолк. Если бы Ира могла смотреть на мир так, как смотрели вороны с неба, то она видела бы, как в излучине реки возник ржавый красно-белый катер, брат-близнец оставшегося на приколе у деревенского причала. На белом боку тянулось алое слово «Строймонтаж-2», а за штурвалом стояла злого вида девушка с полностью выкрашенными в розовый волосами. Странную внешность довершала причёска: словно цвета не хватало, её короткие волосы стояли торчком во все стороны, накрепко зафиксированные лаком. Что-то хищное жило в её наглухо затянутой в чёрное фигуре. Вильнув, катер бортом врезался в песок и заскрипел, останавливаясь. Вскоре прозвучало шесть быстрых выстрелов. Они прокатились над холмом достаточно звучно, чтобы Соколова могла определить их источник. Стреляли в садоводстве, и это уже не было похоже на иллюзию.
«Сейко» отмеряли минуты. Её несколько выстрелов — ещё несколько вороньих стай, вспорхнувших в небо. Может быть, Ира и хотела бы прийти на помощь, но не могла, потому что за всё это время едва смогла пошевелить кистью и протолкнуть в лёгкие достаточно воздуха, чтобы изгнать стиснувший грудь кислый холод. Вскоре сквозь беруши долетели быстрые и лёгкие шаги, звучавшие совсем не так, как поступь Пугал. А вскоре небо закрыла ещё одна тень.
— Вау. Не сдохла.
Ира увидела, как над ней вырос сперва розовый ирокез, а затем округлое лицо отчётливого восточного типажа, на котором непривычно смотрелись злые карие глаза — практически никогда восточные девушки не смотрят на мир с таким вызовом. Потом чьи-то руки безжалостно вздёрнули Соколову подмышки и поволокли в тень, к мешкам. Ира начала чихать от мучной пыли, но вскоре на неё нахлынула благодарность — навес над мешками спасал от палящего зноя. Только тогда она позволила себе потерять сознание.
В проступающих сквозь беспамятство видениях она видела себя словно со стороны, пока на маленькой тележке её везли к садоводству. Видела магазин, проплывший перед глазами под ровный гул подшипников в колесе. Видела разбитый капот «Мицубиси». Затем кадры начали меняться как на рваной киноплёнке. Потолок становился то белым, то железным. Лязгал металл. Что-то горячее ползло по телу, и в такие моменты ей хотелось кричать, но жар тут же сменялся холодом — таким липким, что Соколова догадалась: её поливают водой из обычного садового шланга. В следующий раз, когда она открыла глаза, потолок оказался чёрным. Едва скосив взгляд на часы, Ира увидела, что в темноте светится половина первого ночи, и провалилась обратно в дурной сон, полный головной боли и треска в ушах. В три часа утра, когда Ира ненадолго проснулась снова, она поняла, что лежит на койке в тесном рабочем бараке.
— Есть хуёвая новость, — произнёс гортанный голос над ней с лёгким грассированием. — Ты всё ещё на этом свете.
Пятый разведчик, получившая свой позывной в честь битвы настолько кровопролитной, что её масштабами был потрясён швейцарский предприниматель Анри Дюнан, вдохновитель движения Красного креста, более чем соответствовала характером выбранному цвету. Человека, чья человечность стремилась к нулю ещё до возникновения понятия гуманизм, Наиру Гизатуллину не зря прозвали Сольферино — и горькая правда заключалась в том, что Ира оказалась не только на этом свете, но и в компании, в которой вряд ли захотела бы быть.
