Впрочем, путь до деревни всё ещё лежал неблизкий. Холм, на котором стояло садоводство, вклинивался в течение реки так далеко, что даже поменял ход её русла, вынудив делать крюк. Хотя из-за разницы в высотах Ира могла видеть дома и мельницу на утёсе, от первых палисадов её отделяли несколько долгих километров.
Девочка спустилась в долину, следуя прихотливо виляющей дороге, и вскоре погрузилась в море трав и уединённых рощ. Склонившиеся друг к другу берёзы и липы напоминали совещающихся меж собой иллюминатов — только взамен секретов в летнем воздухе шумела листва. Солнце ярко палило с безоблачного неба, повиснув над дальним горизонтом как яростный семафор. Неудивительно, что в настолько жаркие дни по всей долине взошло приволье трав, иногда скрывавших не вышедшую ростом Иру почти по пояс.
Над ромашками плясали бабочки, играя в салки над верхушками травы. В сиреневые глубины колокольчиков забирались мохнатые шмели, а пятна полевых цветов — чистотела и тысячелистника, васильков и душицы — манили пчёл и божьих коровок. На какое-то время садоводство пропало из поля зрения Соколовой, закрытое выступившей на север рощей — Ире пришлось последовать за дорогой, обходя деревья по наезженной трактором колее. Внезапно и не совсем к месту Иру посетил вопрос — куда и зачем потребовалось такое количество рейсов, что следы колёс намертво отпечатались в густой траве? Сразу же пришёл ответ. Трактор ездил к Песчаному карьеру. Ведь, по её гипотезам, дорога вела именно туда.
А затем деревня снова открылась над деревьями, оказавшись значительно ближе. Дорога начала забирать в гору, карабкаясь к квадратной мельнице и откликаясь в щиколотках едва ощутимым усилием. По бокам появились глубокие канавы вдоль обочин, наполненные тёплой водой. На её поверхности покачивались ряска и шелуха подсолнухов: поле этих ярких растений начиналось по правую руку, стремительно захватывая всё больше и больше места.
Щурясь, Ира разглядела, что справа, переломав стебли высоких цветов, синеет что-то рукотворное с кривобоким человеческим силуэтом поверх него. Но прежде чем оклик сорвался с её губ, девочка осознала, что видит высоченное пугало на сосновой палке. Слегка раскачиваясь на ветру, пугало торчало на крыше съехавшего в кювет трактора «Беларус-1221» с задравшимся и насквозь ржавым ковшом. Упругая трава оплетала огромные колёса, накрепко принайтовав их диски к земле. Уйдя одним боком глубоко в канаву, трактор до половины погрузился в воду — только часть кабины с разбитыми стёклами, ковш и перед капота торчали над подсолнухами, напоминая о катастрофе. Сюда же вели и колеи в земле, сворачивая на обочину вслед за трактором.
Казалось, природа давно позабыла об инциденте, наверстав погубленное. Но что-то жуткое присутствовало на месте трагедии. Подспудный страх читался в разбитых окнах и тёмной массе на скрытом тиной водительском кресле. Что-то до отвратительного чуждое сквозило в распятом на сосновом кресте пугале. Старый дождевик из заскорузлого брезента и соломенная шляпа едва прикрывали мешанину веток и тряпья, которые придавали пугалу человеческую форму.
И когда Ира поняла, что пуговицы на соломенном лице смотрят в её душу человеческим взглядом, пугало закричало. Дьявольский, высокий визг вибрировал в воздухе, напрочь сметая летний день. Раздирающий горло озноб пропорол Иру от пяток до макушки, выбив слёзы из глаз. Только сейчас она поняла, что слышит в вопле пугала то же, что слышала в вое ночных чудовищ — неизбывную тоску, которую в книгах именуют смертной. Ненависть и боль сплелись в крике сущности, возвышавшейся над мёртвым трактором. И чёрные вороны, сплетаясь на лету из трухлявой соломы, срывались из его рукавов за другим. Словно вторя им, над крышами садоводства взмывали другие птицы. Всё новые и новые стаи — из окон, из старых сараев, из подполов. Заунывный вой покатился над долиной, а пугало, как в страшном сне, зашевелилось на кресте. Короткая очередь Иры разорвала его грудь на части. Экспансивные пули произвели ещё более опустошительное действие, нежели то, которое Соколова наблюдала на ночных монстрах. Те, сбитые из плотных мышц и костяной брони, почти не чувствовали попаданий — но пугало переломилось надвое. Из огромной дыры на спине вырвался фейерверк соломы и пятен чёрного тумана, стремительно тающих на солнечном свете. Гильзы покатились по земле, сливаясь цветом с каменной глиной и застревая в следах протектора.
Оглушительный визг оборвался, и Ира с огромным трудом смогла вдохнуть, буквально впихивая воздух через оледеневшее горло и бетонные губы.
Только чёрные стаи кружились над садоводством, неотвратимо смещаясь в небо над её головой. Давнишняя клаустрофобия неожиданно показалась Ире спорным решением в сравнении с открытым простором, где ни сбежать, ни укрыться...