До самого утра Ира сидела на кухне, поставив на стол керосиновую лампу. Тусклый огонёк играл в изящной стеклянной колбе, с удовольствием облизывая потемневший от времени фитиль. Она не смогла вернуться в комнату. Казалось, что в темноте налитые болью глаза костяных медведей следят за ней; смотрят с неувядающим страданием египетского сфинкса. Вина преследовала студента Раскольникова, заставив его броситься на публичное покаяние. Но Соколова не чувствовала в себе вины. Ей нечего было искупать. Она уничтожала тех, кто был отвергнут самой жизнью. В сущности, это казалось справедливым, но вместе с этой чистотой пропала возможность извиниться. Впрочем, она знала, что чудовища жили в страдании. Как ей тогда подумалось: «благодеяние», кажется? Да, благодеяние. Её пули принесли покой. Окончился круговорот злой магии и нечистых побуждений, который создал чудовищ. И всё же...
У неё оставалось немало вопросов. Кто, зачем, почему?.. Ира хорошо знала, что черные силы не существуют там, где нет зла. Они не пришли бы, если бы не ведали тьму, поселившуюся на старой даче, в песчаном карьере, в давно заброшенном садоводстве. Молчаливое, беспокойное зло обитало среди гигантских сосен — и его эманации превращали живых существ в жуткую смесь плоти и ночных кошмаров. Этереальных призраков, наделённых когтями и могучими мышцами. В старых языках самоедов для подобных тварей существовало особое слово. Его шептали в сладковатом дыме костров, приправленных травами и костяным порошком.
Дямады.
Демоны. Слуги шаманов.
Ира так и не смогла вернуться в комнату. Даже один взгляд в сторону сбитой с петель двери вызывал в позвоночнике дрожь. Чтобы отвлечься и отогнать муть в голове, она читала «Проблемы социалистической законности в коллективном хозяйствовании». Скучный текст как нельзя лучше забивал мозги и рассказывал об особенностях колхозного землеустройства, товарищеской собственности и гражданской процедуры. Достойное чтение в доме с тремя мёртвыми тварями, как сказали бы иные. Под пение ночных птиц и звон мошкары вокруг лампы Ира узнала о многостороннем праве, публично-частном совладении и распределении прав хозяйствования, которое родилось из древнеримского узуфрукта. Долистав до алфавитного указателя, она встретила забавное слово «аффидевит». Оно означало показание, которое свидетель не мог дать лично — и отчего-то Ира засмеялась. Ведь если бы ей довелось когда-то рассказывать о том, с чем она встретилась на старой даче... разве смогла бы она всерьёз смотреть в глаза слушателям?
Аффидевит. Единственный способ коммуникации, доступный тем, кто никогда не сможет рассказать о невидимой войне. Войне между человеком и чудовищами, которых сотворил для себя сам человек.
Когда рассвет бросил первые яркие ленты по морю хвои, Ира вышла на улицу, ёжась от пронзительного холода. Ей снова хотелось спать, а царапины саднили и жглись под майкой. Пусть крови было немного, но чёрный хлопок намок от неё и лип к груди. Но большего она не могла себе позволить. Набрав ворох подорожника, Соколова вернулась на кухню и освободилась от рубашки и майки. В одиночестве некого было стесняться.
С помощью найденной в кухонном шкафу скатерти она сделала повязку, намазав истёртый подорожник на разрезанные ленты. А большая английская булавка пригодилась, чтобы сколоть ремень для переноски автомата. Пусть и лёгкий, «Штейр» не хотелось тащить в руках всю дорогу. Снова надевая порванную майку и выходя навстречу жаркому утру, Ира Соколова улыбалась.
А затем на поясе захрипела рация, смешивая слова в кашу из треска помех и статических щелчков:
— Ударный отряд, м... кто-ниб... слыш...? Приём. В... свободным агентам, если слышите, то... При... м... двиг... по... расс... отступ...
Жёлто-кофейные ботинки Соколовой быстро шагали по жёлтой глине окаменевшей тракторной колеи.
