А Котылевскому снилось, что он спал. Только не здесь, в этом безумном мире, а у себя. Как обычно, один. Краешком сознания он понимал, что спит уже долго и, наверное, все на свете проспал - ну да и фиг с ним! Вероятно, именно поэтому он крайне недовольно поморщился, когда Дарья полностью укрыла его простыней. Ему стало невероятно жарко! Идеальный сонно-температурный режим достигался Ярославом именно и только благодаря высунутой из-под одеяла (в данном случае - простыни) ноги.
И вдруг он проснулся. Вернее, подумал, что проснулся во сне, ведь ему снилось, что он спал, и сообразить тот факт, что проснулся он вполне по-настоящему, Ярослав попросту не сумел. Уж больно невероятно выглядело то, что он успел увидеть мутным взглядом из-под наполовину опущенных век. Он был в каком-то странном, чужом доме. Над ним, нежно склонившись и слегка поглаживая ласково по голове склонилась Дашенька, которую он и признал-то не сразу, из-за платья. И сказала что-то про судный день, причем как-то совершенно особенно, так, как раньше никогда при нем не говорила...
Сил пытаться понять логику этого странного сна у мужчины попросту не хватило и, разумеется, в этом занятии он потерпел фиаско. Глаза снова закрылись, но тело уже пришло в движение, понимая, что от него чего-то требуют и ждут. И Ярослав обратно отключил сонные мозги и включил автопилот.
Который первым делом решил избавиться от этой жарищи в виде простыни. Затем заставил Котылевского встать и, слегка пританцовывая (на самом деле - медленно пошатываясь) и напевая (на самом деле - крайне невнятно бубня) песню, что пришла ему в голову через ассоциативный ряд на ключевую фразу "судный день"* пойти в направлении туалета. Маршрут, что характерно, был выбран привычный - то есть, как если бы Ярослав был все еще в своей квартире.