— Предавший моих близких предаёт и меня. Устроить облаву на моего друга и при этом полагать, что это не нанесёт вреда мне, весьма ошибочно. И лицемерно, — выслушав Петра, возразила Ада на удивление спокойно. — Дениса он считал другом. Лучшим причём. Меня — нет. Если он преспокойно сдаёт друга, вы думаете я поверю в то, что моим благополучием станут дорожить? Сами-то вы в это верите? Я же демон. За избавление мира добрых людей от моего существования списывается десять грехов разом.
Она сухо усмехнулась.
— Только не говорите мне, что вам было бы плевать, если бы Герману причинили вред, а вас "пощадили". Вот и мне не плевать. Да, я не в наручниках и не за решёткой. Но думаете, мне теперь легко будет жить с настолько отягчённой совестью? Со знанием того, какими были последние дни и минуты жизни Дена? Полагаете, я стану спать по ночам сном младенца на радостях, что меня не тронули? В таком случае вы меня плохо знаете, доктор.
Ада подошла к окну и некоторое время рассматривала раскуроченный стеклопакет, оценивая повреждения и, видимо, стоимость замены. Казалось, она совсем позабыла и о присутствующих, и о неоконченной беседе, но вдруг повернулась.
— Нет, дорогой доктор. Предательство останется предательством, в какую бы красивую обёртку его не облекали, — обведя взглядом всех подчинённых, последнюю фразу меченая произнесла с особым нажимом: — И его нельзя простить.
— Мария, Каталина, нам пора, — распорядилась она уже совсем другим тоном. — Да, доктор, когда вы планируете лечь спать?