На тумбочке моё внимание привлёк лист рядом с томиком бодлеровских сочинений. Вчера его не было, я помню твёрдо. Спустив ноги на пол, я подцепил бумагу за край… и столкнулся лицом к лицу со своей почти точной копией. С карандашного наброска, повернув голову на три четверти, на меня смотрел Герман Александрович. Довольно недружелюбно, надо сказать. У меня всегда такой взгляд?
Графика красивая, отточенная. Похоже на литографию из какой-нибудь старинной книги. Её рука. И когда только успела? На ум вдруг приходит мысль познакомить Её с Марией. Возможно, из этого дуэта женщин, близких к искусству, родилось бы что-то продуктивное. Но я быстро отмёл идею: может политься кровь. Насколько я знаю, у ублюдка с Марией ничего нет, но вряд ли Её это остановит. Она бешено ненавидит других сестёр. И даже братьев — один я такой везучий. Вон, даже удостоился милости провести вместе ночь. Похоже, змейка начала понемногу мне доверять. Прогресс, Гера, прогресс. Улыбаюсь.
Рядом, в кресле, покоится планшет. Значит, Она работала ночью. Пока я спал, сидела тут и рисовала с натуры. Надо же, какая честь. Лучше перестань-ка ты так ухмыляться, Гера. Твоё эго сейчас затрещит по швам.
Теперь Она наверняка проспит до полудня — как раз успею приготовить завтрак и обсудить кое-что с Петером. В отличие от нас, он не занимался полуночными бдениями и уже гарантированно бодрствует пару часов. По биоритмам этого немца можно сверять метроном.
— Гааз, не спишь? — я легонько стукнул в дверь костяшками пальцев.
В нашем общении фамилии лишены формализма и уже давно превратились во второе имя. Западная привычка.
— Как насчёт приготовить хозяйке завтрак? — сую другу свой чёрно-белый портрет для оценки. — За такой подарок можно, пожалуй, и кофе в постель. Как думаешь?
Снова поневоле улыбаюсь. Новосибирск — странный город. За два дня меня уже облепило коконом насилия и смерти. Убивал я, пытались убить меня. Но именно здесь я начал вспоминать, что такое радоваться.