После проводов гостя Ада, как мышка, юркнула на кухню, стараясь избегать Германа. Раздражение на него всё ещё не успело улечься, и девушка чувствовала — к Даниэль не ходи — что стоит кому-то из них заговорить друг с другом, как оно прорвётся наружу. Слово за слово — инфернальная натура возьмёт своё, а там и до очередного членовредительства недалеко. Змеёныш был горазд украшать её синяками. Не то чтобы это пугало, конечно. В иной раз Ада бы не стерпела, наверняка бы первая полезла на рожон, но только не теперь: ведь рядом доктор Гааз.
Да, для неё Петер выполнял роль сдерживающего фактора. Не в смысле устрашения с численным перевесом на стороне Вейца — вряд ли доктор полез бы в драку третьим, случись вдруг она. Скорее уж стал бы разнимать их со змеёнышем. Просто почтенный немец выглядел в глазах девушки кем-то средним между старшим товарищем и отцом. А по возрасту, насколько можно было судить по внешнему виду мужчины, пожалуй что и годился ей в эти самые отцы — стыдно как-то устраивать в его присутствии потасовки.
Богословский-старший, подобно многим отцам, души не чаял в дочери, к тому же единственной. Если уж это маленькое создание с цветными бантиками и пронзительными синими глазами когда-то смогло тронуть душу самого Герцога Преисподней, то что говорить об её обычном смертном родителе? Дочери имеют безграничную власть над отцами, и Андрей Николаевич Богословский не был здесь исключением. Аришу-принцессу баловали страшно (зачастую в тайне от мамы) — такой принцессой она оставалась для отца и в 7, и в 18, и было подозрение, что когда ей стукнет четвёртый десяток, картина не особенно поменяется.
Такая трепетная забота и любовь была продиктована ещё одним обстоятельством: меченостью. Припадок Ариши после смерти бабушки, её последующие видения «чёртиков с рожками», упоённые и слишком уж правдоподобные рассказы про волшебника Астарота из сказочной страны, долгие скитания по бабкам и неутешительный прогноз одной из них — всё это испугало отца, человека верующего. Он волновался за дочь и её судьбу, боялся потерять её — а потому оберегал своё сокровище, как мог. С больного ребёнка всегда меньше спрос, а клеймо бесноватой на девочке было для Богословского ничем иным, как тяжёлой болезнью.
Словом, доктор напоминал Аде отца, и то, что она, в свою очередь, — принцесса. Тут уж совсем стыдно драться с Геркой — надо соответствовать высокому титулу! В общем, рот на замок и со всей чинностью-грациозностью своей голубой крови шагом марш на кухню, загружать посуду в машинку. Так-то оно больше высокородным особам приличествует, нежели кулаки об братьев чесать.