Какая к чёрту травка? Кого я обманываю. Я сразу начал с тяжёлых.
Всё завертелось тогда, когда полугодом позже знакомства с Петером очередная когтистая тварь сделала из меня решето. Рогатый ублюдок не пошевелил и пальцем, чтобы помочь. Он был недоволен сроками выполненной работы и в качестве «урока на будущее» не стал залечивать раны. На самом деле ему приносило удовольствие смотреть, как я мучаюсь.
Я не мог спать, забыться даже на полчаса. Не мог есть и пить. Ничего не мог. Всё тело превратилось в клубок оголённых нервов, варящихся в кипящем масле. Не знаю, чем были пропитаны когти того козла. Но корчась и воя от боли, я мечтал о смерти. Тогда Петеру пришлось применить морфин.
Первый укол подарил мне сон на каких-то четыре или пять часов. Какая же роскошь.
Боли нет. Никакой. Лишь умиротворяющее тепло, медленной, тугой волной разливающееся от пальцев ног до самой макушки. Вместе с теплом пришло странное спокойствие — уверенное, всепоглощающее и как будто… неизбежное, вечное. Чувство вины, страх, сомнения, отчаяние — всё осталось в прошлом. И если существовало где-то в мире, то не коснулось бы меня никогда — я был убеждён в этом. Знал.
Я был счастлив. Как умеют быть счастливыми только дети. Всецело, абсолютно, радуясь здесь и сейчас, каждому моменту бытия и не обязательно имея причину. Наверное, так выглядит рай. Как же я хотел здесь остаться…
Пробуждение было быстрым и ознаменовалось резким спазмом. Новый приступ. Он пронзил до самого костного мозга — я мог поклясться в этом. Я вытерпел почти сутки — снова без сна и хотя бы короткой передышки без боли. А к исходу вторых Петер, не вынеся картины моего истязания, сделал вторую инъекцию.
На этот раз я проспал дольше. Гораздо дольше. А по пробуждении попросил друга… повторить анестезию.
Нет, мне уже не было невыносимо больно. Раны затягивались, улучшенная регенерация тканей и известная живучесть меченых делали своё дело. До полного выздоровления я бы смог терпеть. Совершенно точно смог бы. Но не хотел. Меня уже тянуло туда, манило.
И тогда я соврал Петеру. Соврал, как последний мудак, глядя прямо в глаза. Сыграл на его сострадании. Воспользовался добротой. А он поверил и уступил.
Чтобы получить третий укол, я обманул его. Сознательно. Намеренно. Разыграл целый спектакль. Не помню, было ли мне стыдно. Совесть будто впала в летаргию, когда на горизонте замаячило желание. Здесь, в хмурых буднях я был никому не нужен, всеми презираем, ненавидим. А мне так хотелось обратно, в этот затерянный между мирами реальностей маленький рай…
Да, после был короткий промежуток, когда я пытался перебить тягу травой. Но уже ничто не могло сравниться с морфином. Моя душа стремилась туда. Где время неважно, где царит покой и радость, где вокруг расцветает столько ярких красок… Здесь не нужно ничего доказывать — тебе рады из-за простого факта твоего бытия. И сам ты счастлив быть. Само существование — причина вечного праздника.
Только он один мог дать мне это, подарить мечту. Я влюбился в это вещество. Cтал его рабом. Но тогда я ещё не понимал, что простенькая молекула органики уже поставила меня на колени.
***
— Можно ли быть сильнее самого себя? — я криво усмехнулся. — Мой главный враг окопался вот здесь.
Указательный палец упёрся в висок.
— Я могу сходу перечислить названия всех модификаций структуры морфина и привести их формулы. Воспроизвести все стадии синтеза дезоморфина*, имея под рукой несколько чёртовых таблеток или сироп от кашля с кодеином в составе. Мне не нужно идти за дозой, Петер — я могу сварить любую дурь самостоятельно. Мой главный враг — я сам. Мои грёбаные знания.
Я вскочил и прошёлся по комнате из угла в угол. Я начинал заводиться. Вспышки неадеквата — одно из многих последствий длительного стажа употребления. А я торчал не один год. Так, нужно успокоиться.
— Нет, — категорично возразил я на предложение. — Если устроить воспитательную беседу и насесть вдвоём, Она упрётся и сделает наоборот из принципа. Знаю наверняка.
Её легче придушить, чем заставить поменять «нет» на «да». Рогатого ублюдка именно это упрямство в Ней и заводит. И если уж ему пришлось выжидать 8 лет, мне за полчаса Её не переубедить.
— Лучше я сам. Один.
Я остановился. С этими словами вся решимость пойти к Ней прямо сейчас куда-то испарилась. Как Она воспримет? Что скажет? Выставит из комнаты или будет расспрашивать подробности? Прогонит насовсем? Какой список пополнит — презирающих меня, ненавидящих или равнодушных? Я привык к безразличию окружающих. Но почему-то сейчас, когда дело касается Её реакции, мне не всё равно.
— Я хочу рассказать Ей, — взгляд на Петра: одобрит или станет отговаривать? — И вот что я прошу тебя наперёд: если после этого разговора Она не захочет меня знать, на какое-то время останься здесь и присматривай. Я не хочу, чтобы Она повторила мой путь.
А я справлюсь сам. Справлюсь ли?..