Предупреждение: текст содержит подробности употребления наркотических веществ и их изготовления, но не служит цели пропаганды данной тематики
Суббота, около 11 утра,
дом Ариадны Богословской Отвратная ночь.
Заснул я на рассвете, долго ворочался. В голову лезло всякое. Беспокойство за Неё, политика и войны, союзы, череда выборов… Этот город постоянно заставляет тебя выбирать, а потом мучиться думами, правильно ли поступил. Он будто высасывает из тебя все соки — но вместе с тем мотивирует двигаться и жить дальше. В Её домене всё иначе.
Снова снилась игла.
Тени прошлого всплывали в спящем мозгу — уродливые, извращённые фигуры из худших кошмаров. Но везде, во всех них — она, неизменно она. Змея-убийца из стали — взгрызается в вену единственным зубом, впрыскивает яд эйфории. Но желанное забвение вскоре превращается в пытку. А потом снова и снова… Вертится колесо этого порочного круга.
В первые полгода, когда я завязал, она преследовала постоянно. Ночами, когда сознание уязвимо. Во время бодрствования, когда пытаешься работать, жить, просто дышать. Стоит лишь на мгновение ослабить контроль, как тут же мысль цепляется за схожие образы и темы. За малейшие триггеры, которые связаны с прежней жизнью даже мизерной ассоциативной связью. А потом тебе начинает долбить башку единственной мыслью: «Иди, иди, иди, достань!».
Героин умеет ждать. Все опиаты умеют.
Нет, в основном я сидел не на Гере — сначала мой выбор пал на его «старшего брата» (ещё тот бы вышел фарс: один Гера упарывается от Геры другого). Причина банальна: когда ты — грёбаный химик с кучей бабла, ты знаешь, от чего торчать. Так, чтоб вставляло по полной и чтобы мозги с внутренними органами не превратились в кашу в первые полгода — а я хотел качественно и долго.
Травка. Морфин. Иногда кокаин. Курил, дул, глотал, нюхал, колол. Подкожно, внутривенно, как придётся. Иногда по отдельности, иногда чередуя, иногда вперемешку и всё вместе. Потом мне и этого стало мало — я взялся за синтез. Выпускнику факультета аналитической химии и владельцу фармацевтической компании достать ингредиенты и поиграться с шестигранником* — раз плюнуть. Я создал синтетический производный аналог, более совершенный. И более коварный. Протестировал на себе.
Яркий, длительный приход. Буйство красок. Фонтан ощущений. И жёсткая ломка. От морфина колбасило тоже, но то цветочки по сравнению с
этим. Перекумариться на метадоне? Ха-ха, забудь, парень. Ты же сам похимичил с углеродно-водородными связями во-он в той решётке. Расхлёбывай последствия — теперь метадон тебя просто не вставит.
Конечно, я увеличил дозу. Прежней стало не хватать. Дурь слабее не давала эффекта. Каждый торчок рано или поздно делает этот шаг — и «старший брат» дождался своего часа.
Вскоре мне и впрямь начало казаться, что эти неодушевлённые кристаллы будто обладают собственным сознанием. Играют с тобой, как кошка с мышью, изредка отпуская на иллюзорную волю. Терпеливо ждут момента, чтобы ещё глубже запустить в тебя смертоносные когти.
Опиаты умеют ждать как никто другой.
Несколько раз я пытался соскочить. И каждый раз насаживался на иглу всё сильней. Так тачка, сев на мост, без толку буксует, зарываясь колесами, проваливаясь ещё глубже. Чем больше ты психуешь и жмёшь тапку в пол в попытке выехать на рывке, тем быстрее тает шанс вырваться.
И вот где-то здесь наступает этот момент. До тебя вдруг ясно доходит: хрена с два ты соскочишь. Ты конченный нарик, Гера. Только поздно. Зависимость связала тебе по рукам и ногам, накинула удавку на шею. Стала не только психологической — уже физической. Всё. Тебе пиздец. Счёт времени пошёл на дни. Минус один. Минус один. Минус один… А ты смотришь на эти ебучие песочные часы твоей — твоей собственной! — жизни и ни хера не можешь сделать.
Про удавку — это буквально. Все опиатные наркоманы дохнут от остановки дыхания. Иногда сердца. Но какая хрен разница, что откажет первым, если итог один?
Теперь твоя жизнь, твоё самочувствие, само твоё существование зависит от своевременного поступления в организм дозы сраного порошка — и этот же порошок тебя уничтожает. Каждая ширка заставляет тебя сделать шаг ближе к Бездне. Ты знаешь это. Опиаты не гробят интеллект. Ты всё осознаёшь. И всё равно жмёшь на поршень шприца. Опять и опять. Потеряв счёт.
Твоё тело перестаёт вырабатывать собственные вещества — эндогенные опиоидные пептиды. А на черта, если извне поступают точно такие же? Только вот ещё никогда копия не превосходила оригинал. Ты же химик, Гера. Ты в курсе, почему дженерики** стоят в разы дешевле.
Синтетическая подделка хороша. Блестящая имитация. «Троянский конь», который пропускается клетками как родной и тут же принимается за свою чёрную работу. Синтетический пептид — как копия ключа для замка с похожей личинкой. Входить входит, но стóит лишь повернуть — и придётся менять весь замок. Дурь ломает напрочь все опиоидные рецепторы. Рушит до основания, до полной гибели без возможности восстановления. Химия комплексных соединений, чувак. Третий курс универа. Ты знал это. Знал.
Оглядываясь назад, я много раз задавал себе только один вопрос: «Зачем?». Зачем я создал ещё одно вещество-убийцу? Чем был одержим, проводя бессонные ночи в лаборатории? Какая цель двигала мной? Деньги? Слава? Жажда почувствовать себя творцом, встать в один ряд с богом?
Гордыня и тщеславие. Я хотел доказать себе и всем, что могу. Могу созидать, а не только клепать кристаллические решётки таблеток по отработанным схемам. Могу совершенствовать, вершить прогресс, утвердить торжество рациональной мысли. Я никогда не верил во всесильного и всезнающего Создателя. Моей религией была наука, моими богами — коллеги-соотечественники. Их открытия стояли перед глазами, пока я упрямо таращился в увеличительное стекло микроскопа.
Середина 19-го века. Германский химик Фридрих Гедке выделяет алкалоид коки C32H20NO8, назвав его эритроксилином. Несколькими годами позже Альберт Ниман из Гёттингенского университета совершенствует процесс его очистки, назвав результат трудов кокаином.
Конец 19-го века. Феликс Хоффманн — немецкий химик, работавший на фармацевтическую компанию «Bayer». Его стараниями диацетилморфин*** попал на аптечные прилавки в качестве эффективного лекарственного средства от кашля. Заботливые родители всей Европы лечили им своих детишек от коклюша.
20-й век. Герман Гёринг,**** мой тёзка. Убеждённый нацист и известный морфинист. Как и я. Одно имя — одно пристрастие. Забавные совпадения порой подкидывает жизнь.
Все они были немцами. Моя родная страна принесла этому миру кучу дерьма. Травила, убивала, мучала в течении целого столетия. И всё, что я хотел, — подхватить флаг этой эстафеты в новом, 21-м тысячелетии. Предел мечтаний. Вершина славы. Мне было плевать на последствия. Я не думал о них.
***
Игла вошла точно в вену, не оставив на коже даже капли крови. Отработанное движение. Наконец-то. Как же я изголодался… Ожидая
того самого ощущения, я закрыл глаза, и минуты потекли бесконечностью.
Я рывком сел на постели. Выпростал из-под одеяла руки, воспалёнными глазами уставился на сгиб локтя одной. Потом другой. Чисто. Вздох облегчения.
Это был сон. Кошмар.
Сознание окончательно вернулось в реальность, а я всё продолжал сидеть и всматриваться. Как будто отвести взгляд — позволить поблёскивающей сталью змее из кошмара ужалить. Лоб холодят струйки пота. Дыхание — судорожные хрипы. Оно становится сипом астматика, когда я валюсь навзничь и зажимаю ладонью рот. Беззвучные рыдания отправляют тело в конвульсии.
Какое же ты ничтожество, Гера. 35-летний идиот, лежишь и куксишься, как плаксивая баба.
В Екатеринбурге, один в пустой квартире, в такие моменты я швырял себя под ледяной душ. Орал, молотил по стенам кулаками, колотился сам. От бессилья. От ненависти к себе. От жалости и презрения. От страха, что не выдержу и снова сорвусь. От осознания, что больше не могу. От неизвестности и незнания, когда. Когда это кончится. Когда, когда, когда?!
Сейчас — то же самое. Так всегда. Каждый раз. Различие в одном: я не хочу, чтобы Она услышала. А потому накрываю плотно прижатую к лицу ладонь второй.
Не знаю, сколько я лежу вот так, уставившись в потолок и вымачивая подушку в солёном растворе. Когда слёзы иссякают и в голове становится безразлично-пусто, мне вдруг ясно приходит мысль: пора сделать это. Я должен рассказать Ей всё. Сегодня.