Да, знаю, что ты не терпишь всех этих прикосновений и мне не следовало тебя трогать и прижимать к себе… Но, черт побери, иначе бы я тебя не вынес.
— Да вообще не в этом дело, — махнула рукой с зажатой в ней тлеющей сигаретой Ада. — Я накануне закинулась всем, чем можно, под завязку и вообще мало что помню… Как-то не до агра на прикосновения было в таком состоянии. К тому же здесь иная ситуация: ты меня вытаскивал, и по-другому никак бы не вышло. Я, напротив, задолжала тебе благодарность. Второй раз уже меня спасаешь. Спасибо.
Девушка посмотрела на охотника с тёплой улыбкой. Быстро, впрочем, померкнувшей — неприятная тема беседы затмила собой мимолётные мгновения добрых воспоминаний.
— А как бы ты воспринимал руки, которые постоянно бьют и отталкивают?
Ада не всегда была дикаркой. Как и любой нормальный ребёнок, она нуждалась в ласке, обществе других детей и любящих взрослых. Тянулась к ним, всякий раз получая щелчок по носу, хорошо если ещё не сдобренный колкостью или бранью — с раннего детства она научилась недоверию, с каждым годом по мере взросления становясь всё замкнутей.
— Мне не неприятны прикосновения — я их боюсь. Потому что знаю, какой эффект оказывает на других моё близкое соседство. Людям некомфортно находиться рядом со мной. Да что там говорить, собственные родители опасались лишний раз приблизиться или взять на руки, не понимая, чтó я такое, не зная, как со мной обращаться… Я буквально кожей осязала их мерзко-липкий страх, — девушка горько усмехнулась, понурившись.
Сначала она обижалась. Позже, войдя в сознательный возраст, перестала осуждать, поняв, как должно быть тяжело бояться собственного ребёнка. Решение уехать в Новосибирск отчасти было продиктовано желанием снять с близких тяжкое бремя взаимодействия с ней. Иногда тысячи разделяющих вас километров — это благо. Потому что таких, как она, любить на расстоянии проще. И Ада сбежала, спасая тех, кто дорог, от себя самой.
— Подавляющее большинство из нас приходит на Изнанку взрослыми, уже сформировавшимися — наш Мир даёт тебе Силу, но всегда меняет. Порой до неузнаваемости. В этом проклятие Инаких. Мне же выпало такой родиться. Необычный ребёнок с обычными человеческими потребностями — вот моё проклятие. Так я думала долгое время. И мне потребовалось 25 лет, чтобы понять обратное…
Меченая покачала головой и снова улыбнулась — теперь уже холодней, победоносней.
— Обычные спутники детей — игрушки и сверстники. Моими «собеседниками» были жители Инферно. Я для них была как магнит. Запретный плод с райского древа, который запрещено кушать.* Я их видела, могла с ними разговаривать. Они меня не трогали, просто ошивались рядом. А взрослые пугались до посинения, — Ада хмыкнула, передёрнув плечами.
Когда непосвящённые узнавали о её сущности, реакция не сильно разнилась: от неё или шарахались прочь, или принимались сочувствовать. Так, словно она была неизлечимо больна. Одним из ярких воспоминаний детства было то, как мать везёт её к очередной бабке или отмаливает «грех» в церкви, выстаивая многочасовые службы. А маленькая девочка всё никак не могла понять, в чём же успела так сильно провиниться, прожив на свете каких-то 5 зим…** Долгие годы Ада жила с этим осознанием своей непохожести на других как наказании или смертельном, хроническом недуге, от которого непременно, всеми силами нужно постараться избавиться.
Повелитель показал ей иной путь. Он просто сказал однажды: «Всё дело в том, Арьен, что ты другая. Сразу такой была» — и этой краткой, простой фразой словно вернул ей, незрячей, способность ясно видеть.
— Люди ненавидят жизнь по Ту Сторону и страшатся её, как самого жуткого кошмара. Изнанка отнимает у них всё дорогое — мне она дала то, чего я была лишена в обычной жизни. Понимаешь?..
Демоница подняла на мужчину глаза, ища в его взгляде признаки согласия. Якуб волновался за неё — конечно, она это понимала. Но промелькнуло что-то ещё. Прежде чем он отвернулся, Ада успела заметить… смущение? Она вдруг переменилась в лице и резко развернула охотника лицом к себе, взяв за подбородок, понуждая взглянуть ей в глаза. Должно быть подозрения девушки подтвердились, потому что в следующую секунду она прошептала:
— Вот чёрт… — и спрыгнула со столешницы.
— Твою мать. Блядь. Ф-ф-ф, — послышались тихие ругательства под свист напряжённого выдоха.
Сейчас Ада отошла к окну, с каким-то остервенением присосавшись к стремительно тающей сигарете и сверля глазами одну точку в пространстве. Она думала, пытаясь выстроить лавину обрушившихся мыслей и чувство хоть в какое-то подобие стройной речи — того, что она хотела сказать Денису. Ну почему, почему это случается уже во второй раз и всё должно быть так сложно!
— Я принесу тебе лишь боль и страдания, Денис, — наконец проговорила она тихо, не оборачиваясь. — Не потому что не умею любить, а потому, что на Изнанке всё иначе. Здесь нет того счастья обычной жизни, которое считают нормальным, к которому привыкли. И я не смогу его тебе дать.
Она не сказала это вслух, но в её голосе явственно звучало: «вы привыкли». Окурок полетел в раскрытое окно. Захлопнув створку, Ада повернулась.
— Я — женщина Повелителя. Думаю, ты знаешь, что это означает.
Как бы хотелось надеяться, что он знал… Но откуда? Настолько специфическую, закрытую информацию быта демонов сама Ада узнала лишь позавчера — а ведь она соприкасалась с этим миром несколько лет и была в нём не просто путником, идущим мимо. Но начни она рассказывать — и всё скатится в зачитывание условий контракта. Проклятье, ну почему приходится объясняться вот так!
— Мне позволено иметь любовника. Даже любовников. Это даже считается нормой в нашем Мире. Но я никогда не смогу создать с кем-то семью. И подарить мужчине ребёнка тоже. Потому что по законам Хаоса первенец принадлежит Повелителю, а я не хочу для моих детей такой судьбы. Одно дело родиться Иной — и совсем другое быть проданным за бесценок, как вшивый щенок на блошином рынке. Это ломает и калечит. Такие не живут долго.
Глаза девушки сухо блеснули, черты лица ожесточились, словно художник-кубист добавил в овал её лица ломаных линий.
— Я не могу отказать Повелителю ни в чём. Он будет приходить. И он будет брать принадлежащее ему, не спрашиваясь. Ни один нормальный мужчина не согласится на подобную жизнь. Не станет терпеть присутствие кого-то третьего, пусть и незримое по большей части. И уж точно не рад будет делить свою жену с кем-то ещё, вы собственники по природе своей. Это тебе не Европа с её толерастией, где шведские семьи — в порядке вещей, — грустно усмехнулась демоница.
Было тяжело говорить сейчас ему эту горькую правду — словно судья, выносящая приговор в суде последней инстанции. Но она не сомневалась, что лучше так — честно и открыто, нежели давать пустую надежду и этой сладкой ложью сделать потом ещё больней.