Дальним путём Денис назвал расстояние, которое в самый загруженный час-пик преодолевалось за полчаса (оба жили в Академе), что добавляло речам охотника сарказма. Впрочем, на эту приправу он сегодня не скупился, щедро сдабривая ей каждую реплику, адресованную девушке. Будь Вейц на её месте, тот бы и ухом не повёл — Аду всегда удивляло, как он может оставаться невозмутимым в подобных случаях. По словам Германа, к колкостям, ругани и оскорблениям со временем привыкаешь, отращивая толстую кожу. Прошло 20 лет — а Ада привыкнуть так и не смогла. И сейчас ей было обидно.
Потому что её действиям приписали те мотивы, которых не существовало. Потому что додумали то, чего никогда не было. Потому что, как всегда, всё исковеркали и интерпретировали на свой лад. А самое печальное — потому что Денис уже всё решил, сформировал в голове картинку и, по всей видимости, менять ничего не хотел. Какой толк что-то говорить, убеждать, если тебя просто не хотят слушать?
Мировоззрение охотника было до абсурдности контрастным — в его картине мира присутствовало лишь два цвета: белый и чёрный. Хотя… теперь Ада испытывала сомнения в существовании первого. И стоило хоть раз повести себя или сказать что-то выходящее за рамки ожиданий Якуба, — как ты моментально записывался в стан недругов без права реабилитации.
Если бы всё в мире было так однозначно… Но Ада была художником. В её глазах люди всегда выглядели палитрами с множеством оттенков серого, если путешествовать от одного края выкраса к другому. Когда она училась работе с акварелью, многие часы пришлось просидеть над такими домашними заданиями. Поначалу девушка не понимала, для чего тратить время на эту ерунду — ведь и без того понятно, что один и тот же цвет может иметь разную насыщенность. Смотря сколько воды добавить в краску и в какой пропорции смешать. Но потом она увидела и поняла. Стоило только переборщить, капнув всего 2-3 лишних капли воды — и прямо на её глазах один и тот же пигмент становился другим, отличным от соседнего оттенком. Не просто по внешнему виду нет — он получал собственное название, обретал индивидуальный характер, в нём будто зарождалась душа.
Так и с людьми. Ярче всего это свойство проявлялось на Изнанке, где один и тот же человек был способен совершить и подлость, и что-то достойное, даже геройское — а разница всего в паре капель инаковости… Глаза Ады многое видели. Может, поэтому она не спешила вычёркивать из друзей тех немногих, что у неё остались?
Конечно, она не поверила в заверения о нормальном самочувствии. Ожоги за несколько часов не заживают. Каким бы искусным ни был Сергей в вопросах обработки ран — а всё же не маг, чтобы вылечить моментально.
— Ты не в порядке, — возразила Ада. — Просто не хочешь меня больше знать. Потому упираешься и устроил этот ненужный официоз.
Якуб сейчас напоминал маленького ребёнка, противоречащего только ради противоречия: «Не хочу, не буду!». А спроси, зачем это ему — и сам не знает.
— Можешь меня ненавидеть и презирать, это твоё право. Только вот всё не так, как ты думаешь.
Применять силу — вламываться в квартиру и лечить против воли? Это шло вразрез и с медицинской этикой, и с принципами уважения к жилищу и его хозяину, и много ещё с чем. Ада кивнула в знак того, что поняла позицию охотника.