Владимир мог чувствовать, как сжались пальцы Ады в его ладони, когда она слушала. Мог ощущать, как эти пальцы резко потеплели, вдруг стали горячими... И вот, через каких-то пару мгновений уже грозили обжечь его, вспыхнув новым пожаром. Подобно тому, как ещё недавно его собственные руки создавали снаряды смертоносного пламени.
Не в гостиной на диване он сидел сейчас — будто стоял перед священным костром на праздник, готовый сделать прыжок вперёд и уже беря разбег. Лизнёт ли края одежд своевольная стихия, достанет, поймает? Или ловкость чародея возьмёт верх на этот раз?
Но волхв передумал прыгать, нерешительность заставила его отступить и отвести глаза. Только вот он не видел, что уже поздно...
Горячие ладони обхватили его лицо. Ада стремительно приблизилась — притягивая и прижимаясь сама — и Владимир вдруг почувствовал, как губы девушки коснулись его губ, нетерпеливо, порывисто. Лишь на миг.
Нечеловеческими усилием Ада заставила себя отстраниться. Всё ещё не выпуская лица любимого из ладоней, зашептала быстро-быстро, будто боясь, что не успеет, что не сможет повторить это ещё раз, что завтра будет уже слишком поздно:
— Не говори так, не надо. Ты должен забыть меня. Побороть это чувство. Иначе оно тебя погубит.
Девушка говорила сбивчиво, отрывисто, тяжело дыша. Слова давались с трудом, вырывались толчками.
— Я никогда не стану свободной. Не смогу дать тебе того, что ты хочешь и заслуживаешь. Ни спокойной жизни, ни нормальной семьи, ни детей. Мои потомки обречены быть рабами, как и я. И ты рискуешь стать рабом, если будешь рядом. Я не хочу этого. Ни за что. Никогда я этого не допущу, слышишь?!
Пальцы сжались сильнее. Тело, будто охваченное злой горячкой, колотила дрожь. Но почему-то огня не было.* Ни искорки, ни язычка. Кажется, Ада, поглощённая горестной исповедью, пока не замечала этой странности.