Просмотр сообщения в игре «[PbtA] Легенды Новосибирска»

3 сентября 2014 г., 22:30
г. Новосибирск, дом Ариадны
(продолжение)


Астарот принял чашку из рук Ады и теперь размешивал ложечкой сахар, расслабленно откинувшись на спинку кресла и ожидая, пока кофе немного остынет. То и дело он подносил дымящуюся чашку совсем близко к лицу и, прикрыв глаза, с наслаждением вдыхал аромат свежесваренного напитка. Было очень непривычно, странно, дико видеть его таким… А каким — Ада не могла даже сформулировать. Противоречивое, яркое ощущение, возникающее всякий раз при взгляде на покровителя, никак не желало обретать словесную форму.

Казалось бы, что такого? Просто демон, принявший облик смертного. Такое случалось множество раз. Мужчина как мужчина, только вот… органы чувств посылали подсознанию отчаянные сигналы когнитивного диссонанса, один за другим. И пока что Ада не могла дать себе отчёта в их содержании. Астарот, казалось, догадывался о терзавших девушку смятённых думах, но покуда молчал, мирно попивая кофе и изредка посматривая в её сторону с загадочной полуулыбкой.

— Что такое, Арьен? Тебя что-то тревожит? — наконец, поинтересовался он.
— Даже не знаю, как сказать, Повелитель… — поёрзав на сиденье, ответила Ада. — Просто… я не понимаю…

Астарот улыбнулся и, отставив чашку на журнальный столик, проговорил:

— Ты не можешь понять, зачем мне нужно это перевоплощение.

Простая, безыскусная фраза — но как точно выражающая то, что Ада чувствовала и никак не могла высказать!

— Да! — поспешно, с каким-то облегчением, кивнула она. — Вы ведь… демон… существо более высокого порядка…

Девушка украдкой покосилась на собеседника в попытке предугадать, как он воспримет её слова. Формулировки сейчас стоило подбирать с особой аккуратностью. Астарот славился своей выдержкой и даже в минуты сильного гнева редко отступал от джентельменского кода и светских манер. Однако неукоснительное следование этикету не отменяло того факта, что память у Герцога была отменной. Все обидные слова, высказанные в его адрес, все мельчайшие детали и обстоятельства, при которых они были произнесены — память демона хранила всё и не давала сбоев, когда требовалось припомнить собеседнику что-либо в самый подходящий, выгодный момент.

Впрочем, в момент настоящий на лице покровителя не читалось признаков неудовольствия. Напротив, лёгким кивком он дал Аде понять, что внимательно слушает и — более того — поощряет её монолог. И, осмелев, девушка продолжала:

— Я не понимаю, какой мотив движет Вами. Зачем Вам перевоплощаться в человека? Существо заведомо более слабое, значительно уступающее Вам по способностям и к тому же… существо смертное. Разве подобная… метаморфоза не делает Вас уязвимым?
— Ещё год назад ты говорила обратное, Арьен, — с улыбкой напомнил Астарот. — С такой страстью рассуждала о силе человека и его превосходстве передо мной, с таким рвением доказывала мне мою же собственную слабость, сравнивая с творением рук Божиих… Помнишь?


Что и требовалось доказать. Астарот ничего не забыл. И хотя сейчас его глаза не пылали гневом, лицо не было перекошено мучительной гримасой, а из груди не рвался крик отчаяния, Ада понимала каким-то шестым чувством ощущала, что воспоминания тех событий до сих пор отзываются болью в его душе. Время — лучший лекарь, говорят, ибо ему под силу исцелить любое страдание. А всё же есть раны, которые не заживают до конца никогда и ему не подвластны.

Минуло почти полтора года с той ночи, изменившей многое — и в первую очередь их самих. Они никогда не касались тех событий, не обсуждали их, но каждый отмечал про себя множество перемен — глубоких, качественных — которые произошли впоследствии. Вынесенные относительно Ады решения, характер персональных заданий покровителя, его обращение с ней и манера общения, даже взгляды и мимика — изменения сквозили буквально во всём. Сейчас же, в довершение всего, Астарот впервые коснулся больной темы. Но в голосе его не было ни злобы, ни ехидства, ни холодного сарказма.

— Тогда я сказала это в сердцах и на сильных эмоциях, Повелитель, — произнесла Ада негромко. — Сделала это намеренно, чтобы побольнее задеть Вас. Потому что мне и самой было больно.
— Я знаю, Арьен.
— Простите меня. Если можете, — потупившись, добавила девушка уже совсем тихо. Ей было совестно.
— Мне нечего прощать, Арьен, — спокойно возразил Астарот. — Ты права и всё говорила верно.

Ада вскинула голову, устремив на покровителя взгляд, полный изумлённого непонимания. Это какая-то каверзная шутка? Часть изощрённого плана? Месть-многоходовка? Может, она просто ослышалась?

— Повелитель..?

Ещё мгновение назад со стыда не смевшая поднять на покровителя глаз, теперь Ада не сводила пристального взгляда с его лица.

— Тогда ты всё сказала верно, — повторил Астарот. — И я благодарен тебе за те слова. Они заставили меня переосмыслить некоторые явления. Такие, которые вы, люди, называете космогоническими и о которых рассуждаете, как о гипотетических, построенных на вероятностных моделях. Меж тем как я могу рассуждать о них в категорическом ключе, поскольку был их современником и свидетелем. Это было так давно, что следы их в моей памяти запорошило снегами тысячелетий, замело песками времени — и они стали неглубоки, едва заметны…

Лицо демона вдруг озарилось тёплой, даже какой-то ребяческой улыбкой.

— Но вдруг на горизонте возникла ты и пронеслась над этой безжизненной, плоской равниной, словно ураган. В одно мгновение смела эту многовековую насыпь. Твои слова напомнили мне, кто я, откуда, как появился, с чего всё начиналось и как возникло… Ты заставила меня вновь задуматься над вопросами, которые у смертных философов зовутся экзистенциальными и через мучительное решение которых неотвратимо проходит каждое разумное и мыслящее существо на разных этапах своего жизненного пути. Ты не позволила мне забыться и забыть окончательно, Арьен. И за это я благодарю тебя.

Надолго повисла тишина. Обескураженная столь неожиданным, сокровенным признанием, Ариадна замерла, нервно теребя подол платья и не зная, как в таких случаях следует реагировать и что говорить. Астарот молчал тоже, погрузившись, казалось, в те самые космогонические воспоминания о сотворении Вселенной и всего сущего. И от одной мысли о том, что он мог всё это видеть, слышать, ощущать, сердце Ады начинало колотиться как бешеное. В конце концов природная любознательность девушки, одержала верх в этом безмолвном сражении.

— Повелитель… — осмелилась она подать голос.
— М-м?

Мужчина очнулся от забытья и поднял на подопечную глаза.

— А что же Вы вспомнили?.. — осторожно спросила та. — Даже представить не могу…
— Когда-нибудь я расскажу тебе, — улыбнулся демон. — А сейчас я хотел бы побеседовать о другом.

Он поднялся из кресла и пересел к Аде на диван. Но она вдруг вздрогнула и, заметно напрягшись, проворно отодвинулась в самый угол, как можно дальше, насколько это позволяли габариты мебели. Во всей её позе сквозила настороженная, боязливая собранность. «Вытянуться по струнке» — так ещё метафорически называют это телодвижение.

— Как это понимать? — нахмурился Астарот.

Герцог всегда болезненно воспринимал подобные инциденты, и теперешний, несомненно, принял на свой счёт. Ада буквально кожей почувствовала, как её чиркнуло холодное лезвие его досады.

— Повелитель, простите… Сама не знаю, что со мной… — выдохнула девушка, изнемождённо прикрыв глаза.

Всего на секунду. Усилием воли открыла снова, взглянув на собеседника. Но картинка двоилась, взгляд никак не желал фокусироваться — лицо Астарота расплывалось, и Ада не могла видеть, как его хмурое, недовольное выражение сменилось на неподдельную обеспокоенность.

— Ваша сила… Сегодня мне гораздо труднее… её выносить… Вы необычайно сильно… иррадиируете… И, признаться, я боюсь… потерять сознание, если Вы окажетесь… слишком близко. Извините.

Ада говорила рвано, с большими паузами, и только сейчас Астарот заметил её тяжёлое дыхание и то, как она украдкой, чтобы не рассердить его, переводит дух в этих перерывах меж словами.

— Тебе нужно было сказать раньше, — понимающе произнёс он.

И вдруг всё как рукой сняло, будто и не было мгновение назад этого предобморочного состояния.

— Ф-ф-ф… Благодарю…

Шумно выдохнув, Ада с облегчением сползла по спинке на подушку.

— Надо сказать, я удивлён, как ты вообще продержалась и не рухнула без чувств, — Астарот озадаченно потёр подбородок, придирчиво рассматривая подопечную.
— Так это был очередной эксперимент?! Ты опять за старое! — вскинулась она.

Судя по сердитому взгляду, брошенному на покровителя, вкупе с вольным обращением на «ты», Ада уже окончательно пришла в себя и к ней вернулась её неизменная строптивость.

— Моя мятежная леди. В гневе твои глаза сверкают подобно тысяче ярких солнц.

Демон умилённо улыбнулся, на этот раз даже и не думая её одёргивать. Он протянул руку, помогая девушке сесть, и пояснил:

— Нет, Арьен, это не было экспериментом. Видишь ли, я знаю Германа совсем недавно и ещё не до конца привык к некоторым тонкостям… распоряжения этим телом.
— Что это значит? Получается, будучи в теле смертного мужчины, Вы «фоните» больше, нежели в своём привычном демоническом облике? Парадокс какой-то!

Ада закусила губу, размышляя над противоречием.

— Парадокс легко объясним. Пребывая в своей обычной форме, мне не составляет никакого труда контролировать и регулировать свою Силу. Это происходит само собой, на автомате. Когда же я вселяюсь в смертное тело, то, выражаясь техническими языком, такая регулировка требует более тонкой настройки. Более того — настойки вручную. А также постоянного сознательного отслеживания и контроля. Я слишком увлёкся своими воспоминаниями, и последний дал сбой. Поэтому я чуть не задушил тебя своим близким присутствием.
— Задушил присутствием, хорошенькое дело… — проворчала девушка. — Нет уж, покорнейше благодарю. Лучше врагам своим являйтесь и их душите. Хм, а что, никогда ещё выражение «душить в объятиях» не будет столь буквально!

Она звонко рассмеялась своей мыслительной находке.

— Как видишь, быть человеком довольно сложно, — резюмировал Астарот, положив руку на спинку дивана и развернувшись к подопечной.
— Пф, — усмехнулась Ада с видом знатока, скользнув взглядом по фигуре мужчины. — А Вы думали, для этого достаточно просто вселиться в тело смертного?

И тут же раздосадовалась на свою зло-ироничную манеру за словом в карман не лезть. Если сейчас она получит на орехи, будет за что. Девушка сконфуженно кашлянула и попыталась смягчить свою последнюю фразу:

— Мы те, кем пришли в этот мир, Повелитель. Зачем изменять предначертанное с рождения и пытаться стать кем-то другим?
— Я могу назвать десятки причин, Арьен. Но разве они будут иметь для тебя значение? Скажем… мне хочется лучше знать и понимать своих подчинённых.
— Вы никогда не сможете этого, — твёрдо возразила Ада, почти что перебив покровителя.
— Вот как?.. — на лице демона отразилась озадаченная заинтересованность. — Посвятишь меня в подробности?
— Вам не понравится то, что я скажу, Повелитель, — отрезала девушка, отрицательно покачав головой.
— Арьен.

Астарот поднял руку, пресекая очередной приступ упрямства подопечной.


— Разве я когда-нибудь утверждал, что ты должна говорить лишь то, что мне понравится? Я способен воспринимать критичную и даже негативную информацию и адекватно на неё реагировать.
— Хорошо… — задумчиво согласилась Ада, размышляя над чем-то.

Их всех служителей Астарота Ариадна была самой, что называется, проблемной. Как трудный подросток, доставляющий массу хлопот родителям. Непокорная и взбалмошная, строптивая до безрассудства, прямолинейная до дерзости, упрямая и настойчивая — эта гремучая смесь из сложного характера и огненно-взрывного темперамента порой создавала немало проблем не только самой девушке, но и её покровителю. Уж что-что, а скучать Астароту она не давала.

Ада не привыкла льстить и лебезить, ей претило стелиться, заискивать и унижаться, даже если такое поведение сулило личные выгоды. И эти черты выгодно отличали её на фоне большинства просителей, являвшихся к Великому Герцогу и впоследствии становившихся его должниками ради земных благ. Нередко диалоги этих двоих выливались в словесные перебранки и даже энергетические поединки. Исход был одинаков и всегда известен обоим наперёд: Астарот был сильнее и неизменно одерживал верх. Но что самое удивительное и что не переставало удивлять самого демона — осознание его многократного превосходства ни разу не остановило Аду. Она предпочитала развязать дуэль и проиграть, нежели покорно склонить голову, сразу признавая поражение и своё подчинённое, приниженное положение.

Астарот был горд — Ада не уступала ему в этом качестве. Её гипертрофированное чувство собственного достоинства, опасно граничащее с неповиновением, зачастую приводило Герцога в бешенство, но оно же и непреодолимо манило.

Можно долго рассуждать о противоречивой сложности и неоднозначности этих отношений — благо это или зло, кроется в них созидательное начало или же они несут в себе лишь разрушение… Вот только Астарот, испытывая потребность в беседе, подобной теперешней, приходил вовсе не к покорным и покладистым своим подчинённым. Он являлся к Ариадне. Всегда.

— Вас называют демоном-учёным, Повелитель, — негромко начала свой пояснительный монолог девушка. — И вы действительно много, невероятно много знаете. Наука и искусство, ремёсла, техника, дисциплины гуманитарного и естественнонаучного цикла — вряд ли существует какая-либо область знания, в которой Вы не разбираетесь вовсе.

Астарот молча согласно кивнул.

— Ваша сила — интеллект. И Вы очень точно подобрали формулировку своему желанию. «Мне хочется лучше знать и понимать своих подчинённых». Знать — вот слово, как нельзя лучше отражающее Вашу сущность. Знание — родное дитя интеллекта. Но чтобы понимать смертных, недостаточно просто иметь набор сведений, сухих фактов о них. Эти знания — мёртвый груз, и не дадут Вам полноты картины. В природе человека — ощущать и чувствовать. В этом его сила. И чтобы понять его, нужно чувствовать так же. Дано ли Вам это? Я не знаю, Повелитель.

Ариадна говорила, всё больше увлекаясь, а Астарот молча, не перебивая, слушал.

— Я художник. Но я уверена, что, если заговорю с Вами об искусстве, Вы дадите мне фору в рассуждениях о стилях и направлениях живописи. Вы поведаете всю жизнь Леонардо да Винчи в мельчайших подробностях: кто повлиял на формирование его мировоззрения и политических взглядов, с кем он был дружен, какое отношение у него было к церкви… Но я так же уверена, что Вы не сможете мне описать, как пахли краски, которые он готовил и смешивал собственными руками, чтобы потом создать свои шедевральные полотна. Как пахли его руки, пропитанные этими красками, во время работы над этими шедеврами. Вы прочитаете мне лекцию о всех библейских сюжетах, что легли в основу фресок, украшающих внутреннюю часть купола Сикстинской капеллы. Но Вы никогда не сможете рассказать, что значит несколько лет пролежать на спине на строительных лесах под этим сводом. Изо дня в день недвижно лежать, измазанным в поту и в капающей на лицо краске, — и слепнуть ради великой любви к искусству. Подобно тому, как терял своё зрение Микеланджело, расписывавший этот потолок. Вы не расскажете мне, потому что никогда не испытывали ничего подобного.

В словах Ады не звучало обвинения, осуждения или упрёка. Она вела своё негромкое повествование так, словно рассказывала старую добрую историю — мерно, спокойно.

— Если я спрошу у Вас о войне и подвиге, Вы без запинки перечислите мне всех выдающихся полководцев за всё время существования человечества, посвятите в хронологию любого военного столкновения любой эпохи, выбранной мной спонтанно наобум. Но Вы никогда не торчали сутками в окопе под шквальным огнём, стоя по колено в ледяной воде. Никогда не делили с товарищем последнюю краюху зачерствелого хлеба. И не тащили его на себе раненого, увязая в болоте и будучи сам раненым, когда кругом — километры топей, и неизвестно, сколько ещё до ближайшего медсанбата. Подвиг для Вас — это цитирование какой-нибудь «Оды на взятие Хотина» Ломоносова.* Это красиво, об этом пишут в литературе и освещают в кинематографе. А по мне подвиг и героизм — это остаться вдовой после войны и, имея семеро по лавкам собственных голодных ртов, вырастить ещё и соседских детей, оставшихся круглыми сиротами, поставить на ноги и сделать из них людей. Только об этом нигде не пишут и не показывают, потому что, видите ли, незрелищно.

Под тихий, мелодичный голос Ады с размеренной, баюкающей интонацией, пожалуй, можно было погрузиться в умиротворённую дрёму. Если бы не жестокое содержание этих фраз… С каждым новым сравнением, с каждым примером лицо Астарота делалось напряжённей и задумчивей. Печаль залегла на нём тенью.

— Если я выберу темой нашей беседы любовь, Вы продекламируете мне 130-й сонет Шекспира.** У неотразимого адского владыки Астарота наверняка было много женщин, очень много за тысячелетия существования. Но я сомневаюсь, что когда-нибудь он просыпался ранним утром рядом с женщиной, зарывался носом в её волосы — и пьянел от этого запаха. Сомневаюсь, что думал про себя: вот та единственная, благодаря и ради которой я живу и хочу каждый день открывать глаза. Он не прожил рядом с ней бок о бок полвека, чтобы потом сутками дежурить у её больничной палаты и спать на стульях в коридоре, потому что плевать он хотел на официальные часы посещения.

Ада взглянула на своего молчаливого собеседника — и грустная улыбка, будто отзеркаливая улыбку покровителя, отразилась теперь и на её лице.

— По сравнению с Вами, мы знаем и узнаём ничтожно мало за свои короткие жизни, не можем предугадать наперёд, что случится. Мы, подобно мотылькам, проживаем отпущенный нам срок, здесь и сейчас, и чувствуем каждый миг мимолётного пребывания в этом мире. Вот что значит быть Человеком, Повелитель.

Ариадна замолчала, и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышным тиканьем настенных часов. Стрелки на циферблате почти сравнялись в своём вечном соревновании друг с другом.

Вопреки ожиданиям, Астарот не нахмурился, не рассердился, не закричал, не принялся с горячностью возражать, приводя контраргументы. Он лишь понимающе улыбнулся, взглянув Аде в глаза, и произнёс с грустью:

— Всё так, Арьен. Но в одном ты ошиблась.

Ходики в гостиной пробили полночь. Шёл третий час этой беседы, этого диалога душ — таких разных и таких похожих. Потом минет час и четвёртый, и шестой, и за окнами, наконец, забрезжит рассвет.

Потому что впервые за нескончаемые тысячелетия своего вечного существования Астароту было действительно плевать на официальные часы посещения.