Закуска встала поперек горла, когда Якуб пронзил меня взглядом. Совесть жжет сильнее алкоголя. Я выдерживаю пару секунд, а затем опускаю голову. Щеки вспыхнули виноватым румянцем.
- Конечно, нет, - еле слышно ответил я. Пальцы не щелкают, трещат в нервной хватке. Как они еще целые у меня, не понимаю. - Прости, это... Это не в твою сторону, просто от других я такое вижу часто. Не то чтобы всегда, но регулярно... И оно копится внутри, камнем на душе висит, потому что я не понимаю, почему так! А поделиться не с кем. У меня ведь только ты да Марина есть, больше никого. У нее сейчас и так проблем хватает, с ними бы прежде разобраться. Только ты и остаешься... А одному тошно. С Ним говорить не хочу. Он опять всяких гадостей нашепчет, как обычно...
Я помотал головой, будто волк, запертый в душной клетке на солнцепеке. Мысли, как и сознание, плывут куда-то на теплых хмельных волнах, по неизвестному мне течению. Куда их вынесет? А есть ли разница?
- Не ты один. Я бы тоже поступил иначе, гляди, и Феи те живы бы остались, - рассеянно киваю. - Но, знаешь, горевать о том, чего не изменить, - пустое. Это должно уроком стать, чтоб, это... чтоб больше таких ошибок не было.
Я похлопал Якуба по плечу, искренне желая его утешить, как вдруг меня повело в сторону. Локоть задел стоящую на столе кастрюлю, и ее содержимое непременно оказалось бы на полу, кабы не звериные рефлексы. Рука мигом сорвалась с плеча Охотника и подхватила кренящуюся кастрюлю. Движение резкое, молниеносное и толком не осознанное. Я водрузил картошку на место и с тихим стоном потер переносицу.