— Верно. Даже демоны нехотя забирают такие чёрные души, — подтвердила Ада. — Только вот замарал её ты сам.
Девушка поднялась и, ощупав вампира по корпусу, выудила из кармана телефон. Пробежалась глазами по контактам. Снова посмотрела на лежащего. И что-то новое появилось в этом взгляде. Определённость принявшего решение человека.
— Я бы могла сохранить тебе твоё никчёмное существование...
Называть это жизнью у Ады не поворачивался язык.
— ...если бы видела в твоих глазах раскаяние. Но его нет. Ни на лице твоём, ни в сказанном тобой. Я не могу прочитать ни малейшего проблеска совести в этой чёрной мгле.
Аду явно покоробил цинизм только что приведённого Александром сравнения живого человека — сержанта, взятого им под контроль — с кастрированным котом. Такого даже Астарот себе не позволял.
— Ты умеешь только ломать. Ты хуже демона, Саша. Демоны хотя бы предоставляют человеку выбор и не лишают его рассудка и воли, не унижают достоинства, низводя до уровня неразумного зверя. Если же человек выбирает служение демону, то к нему не относятся, как к расходному материалу на одну ночь. Можешь назвать это заботой или ответственностью руководителя за подчинённого. Как угодно. Суть не изменится — демон никогда не будет заинтересован в деградации своего служителя. А уж тем более не станет сознательно, своими руками портить своё «имущество». Потому что он эгоист. В здравом смысле этого слова. Ты же...
По лицу её пробежала гримаса отвращения. Ада безнадёжно махнула рукой, давая понять, что потеряла всякое желание метать бисер перед свиньями. Она взялась за рукоять ритуального кинжала, и в глазах нагов этот молчаливый жест был более чем однозначен. Змеелюды извернулись, хвостами переворачивая вампира лицом вверх и освобождая Аде пространство для манипуляций. Широким взмахом, демоница высоко занесла кинжал над грудью приговорённого.
— Владыка Astaroth,* я взываю к тебе: прими сию жертву от верного служителя своего. Да сияет твоё имя в веках. Да не оставит тебя благоденствие. Да воцарится твоя власть повсеместно на земле. Слава тебе, Великий Герцог!
Лезвие по самую рукоять вошло в мёртвую плоть, достигнув сердца.