Постановка проблемы. Аргументация. Один пример – жизненный, один – литературный. А дальше… Дальше… Проблема?
Круг снова замкнулся. Я вздрогнул и потер ноющую переносицу. Да что со мной такое? Как будто не в методичку «Русский язык. ЕГЭ. Часть С» смотрю, а в стену. Читаю одно и то же по пять раз, а толку ноль! На улице уже стемнело. Сна ни в одном глазу, но читать эту гребаную книгу совсем не хочется! Нет, пробный экзамен уже послезавтра. Не зря же я загнал себя домой, чтобы подготовиться к нему хоть немного… Нужно собраться и начать заново.
Через три двери, межкомнатную, деревянную и стальную, слышался знакомые шаги. Звон ключей, скрежет задвигаемой щеколды, шорох пакетов и тяжелый вздох. Пахнет мокрым зонтом, дешевыми духами и резко, странно – краской для принтера. Мать пришла. Я вперил глаза в книжку. Желания общаться нет вообще, да кого это волнует?
- И чего в темноте сидишь? – треск выключателя режет уши. Яркий свет люстры ослепляет, и я невольно прикрыл глаза рукой.
- Мне и так все прекрасно видно, мам.
- Видно, что видно! Спал, а книжкой только прикрывался, чтоб я не заметила. Вон как щуришься! – мать бросила плащ на продавленный диван и села следом. – Кеды мокрые и грязные. Обед в холодильнике не тронут. Снова весь день на улице шатался? Об учебе бы хоть подумал, экзамены на носу, а ты без дела таскаешься! Все уши мне прожужжал про свое МВД. Думаешь, если провалишься, тебя туда возьмут? Хоть куда-нибудь возьмут, а? Вот где ты шлялся целый день?! Снова у своего друга пропадал дотемна?
Не обращать внимания. Наверняка на работе выдался трудный день, побесится и успокоится. В отличие от меня. От голоса матери, пронзительного, усталого и раздраженного, хочется на стену лезть. Скандал еще в зачаточном состоянии, а я уже разнервничался. Аж жарко стало. Спокойно. Постановка проблемы. Аргументация: жизненная и книжная. Вы… Вывод…
- Долго ты еще в одну страницу пялиться будешь? Что, мои слова для тебя пустой звук? Мать – никто?! Сколько я здесь сижу, хоть бы взгляд сдвинулся!
Страницы методички с отвратительным хрустом сминаются шершавыми, с аляпистым маникюром пальцами. Мать потянула книжку на себя, но я резко выдрал добычу из ее рук, оставив в них пару вырванных страниц. В лицо испуганной, хрупкой женщины устремился горящий взгляд. Мое. Не трогать.
- Сереж, что у тебя с глазами? – севшим голосом вдруг спросила она.
- Красные, да? Плохо спал ночью, – я невольно рад, что инцидент с методичкой позабыт и меня оставят в покое, но куда там. Шершавые пальцы схватили меня за подбородок и развернули лицом к люстре.
- Ты что, ты… У тебя зрачки расширены! Ты что-то принимаешь? Сережа!
- Да о чем ты? Конечно, нет! - я вырвался и, отвернувшись, отчаянно заморгал, смахивая с ресниц выступившие слезы. Больно, больно и ярко. И… И светло. В темноте читать было куда приятней.
Осознание этого будто ударяет обухом по голове. Я читал при выключенном свете. В темноте. И все видел. Нет. Нет-нет-нет-нет, не может быть.
- Я должна была догадаться, давно догадаться! Ты почти не появляешься дома, все шатаешься где-то со своим новым другом! Это все он, да? Этот Якуб тебя подсадил?! На что? Спайс? Другая дрянь?!
Я отпихнул причитающую, заводящуюся мать в сторону, кинулся к окну. На улице смеркается. Небо затянуто тучами, но при взгляде на него все внутри замерло. Стук сердца отдался эхом в ушах, заглушая вопли матери, - и после очередного удара от груди по всему телу разнеслась волна жара.
Нет… Это неправда. Это не может быть правдой! Я ведь выпил ту гадость, что дал мне Якуб, сразу как рану на ноге зашили! Всем этим странным симптомам есть другое объяснение. Меня лихорадит, вот и все. Старые вояки же мучаются болями по ночам! Вот и я также… Вторая волна жара стирает все эти надежды. Она сильнее, словно по венам вместо крови пустили лаву, и этот огонь скапливается в кончиках пальцев, обволакивает кости, растекается под кожей. Встает поперек горла, хотя нет… Это просто слезы. Нет, я не верю. Это какая-то ошибка! Якуб, нужно позвонить ему.
Я схватил старенький смартфон и бросился в коридор. Вместе с зарядником из стены выдралась и сама розетка. Необходимость звонка за мгновение вытеснилась другой, жизненно-важной. Мне нужно выйти, срочно! В квартире резко стало душно, будто горящий внутри меня огонь накалил и воздух вокруг. На улице будет легче, я это чувствую, но дорогу преградила мать. Испуганная, со следами недавних слез и решительная.
- Ты никуда не пойдешь!
- Выпусти меня!
- Я сказала, ты! Никуда! Не пойдешь!
И я ее ударил. Точнее, сгреб за плечи и отшвырнул в сторону, куда-то в шкаф. Все внутри горит, мне тяжело дышать, тяжело стоять, мне нужно выйти! И я выйду! Выдрав неподдающуюся щеколду из засова, я оставил рыдающую мать где-то позади. Пролет за пролетом, и в лицо ударила долгожданная прохлада, только вот от нее нисколько не легче. Внутри меня бушует настоящий пожар, и его отблески словно освещают погрузившийся в сумерки двор. Светло почти как днем, не то что тогда… В тот вечер… Внутренности перемалывают в раскаленной мясорубке. Нет! Я не хочу! Не хочу становиться, как тот монстр!
В кустах закопошилась сонная кошка, но тот вечер все стоит перед глазами. И я бросаюсь бежать. Бежать, не зная куда, главное, бежать – от призрака с желтыми, аки фонари, глазами, от огня, что бушует во мне, от того, кем я неминуемо стану! На бегу набираю номер Якуба и кричу в трубку что-то про полнолуние. Почему?! Я ведь выпил все, что он мне дал! Я не оборотень, я не должен им быть, я не хочу! Не надо!
Смартфон вдруг жалобно затрещал. Нежный тачпад мигнул и погас, покрывшись трещинами от вонзившихся в него когтей. Перед глазами все заволокло кровавой пеленой. Отчаянный гудок, в нос ударил запах мокрого асфальта. Звериным прыжком я ушел из-под колес машины и, обдирая кожу на ладонях и коленях, помчался дальше. Куда – дальше? От себя, как и от дикой боли, не сбежишь. Уже в тени леса за Жемчужной застает меня далекий волчий вой – и я отвечаю. Отвечаю во всю силу расправившихся легких, вливаясь в чуждый ночной мир. Все же та тварь утянула меня во мглу.
С тех пор прошло уже два года. Я научился распознавать сразу симптомы скорого обращения и предпринимать меры, чтобы никому не навредить. Замкнутость – от Фей держусь поодаль. Ревностное отношение к собственности – свой паек также уношу подальше, чтобы никому не мешать и чтобы никто не мешал мне. Нервная энергичность – вокруг плотины брожу, практически не останавливаясь. И на месте стоять невыносимо, и метаться аки зверь в клетке тошно. Что есть моя клетка? Я сам, а ребра, что загораются неистовым огнем, - ее прутья?
Первый приступ застал меня во время обхода. Мгновенно разворачиваюсь и иду в укромное место, за зону трансформаторов. Иду нарочито медленно, стискивая кулаки, ведь чем дольше тянется мой путь туда – тем позже обращусь, верно? Конечно, нет, но верить в это хочется. Как и в то, что в этот раз все будет иначе.
Луна зовет, и противиться ей бесполезно. Я разделся, вещи аккуратно сложил, растягивая время, и спрятал в сумку, а рядом кинул рацию. Прохладный ветерок холодит покрытую испариной кожу. Мне жарко, и этот жар ничем не унять, даже если нырнуть в Обь с головой. Разве что если не выныривать до самого конца.
Я не оборотень, я не должен им быть, я не хочу! Не надо!
Этот крик пробивается сквозь хруст костей, треск разрываемой кожи. Я все также не хочу, но слишком хорошо усвоил, что Бог глух к нашим мольбам. Их слышат лишь те, кто рядом, кто бродит по той же грешной земле. Как жаль, что лишь немногие готовы отвлечься от себя и оглядеться вокруг! Немногие, а способных помочь из них и вовсе единицы. Мне не поможет никто. Я как раковой больной на последней стадии. Все уже понимаю, но цепляюсь за глупую надежду и эвтаназии предпочитаю мучительную смерть. А вдруг получится? Тешу гордость битвой, которую никогда не выиграть.
***
Земля чуть содрогается под ударом мощных лап. Сергей никогда не вставал на четвереньки, обращался стоя, но его больше нет на побережье. Есть только Волк - огромный гибрид человека и зверя, в холке под два метра, а то и больше. Влажная серебристая шерсть стоит дыбом. Будь диета здоровей, лоснилась бы в лунном свете, а так… Так Сергей уступал своей матери-Ракше в качестве шерсти. Уступал он ей и в весе – был более поджарым, худым, но человек, навались на него такая туша, разницы не заметит. Не успеет.
Волк пару мгновений стоял, опустив голову и тяжело дыша. Пушистый хвост так и метет по берегу, смахивая с травы капли конденсата. Затем Волк медленно поднялся на задние лапы и, вытянув точеную морду к черным небесам, завыл. Песнь его влилась в торжественный хор далеких голосов, празднующих очередное полнолуние. Дань обычаям отдана – и серебристая тень, удивительно бесшумная для своих размеров, отправляется на полуночный патруль.